В этом разделе журнала мы будем публиковать некоторые материалы или выдержки из книг
Алексей Реснянский, г. Ставрополь
Поехал я как–то в командировку, г. Воронеж. было это в сентябре 85–го года. А напарник мой Николай из тех мест оказался. Он и пригласил меня в свое село наведаться вместе с ним. В селе этом, Благодатное называется, зашли мы к соседу Николая.
Ну, как водится, посидели, выпили, покушали. Разговоры пошли разные. Сам собой завязался разговор о войне. Собрались мужчины такого возраста, кто воевал. И вот сосед этот, имени не могу назвать, рассказал случай, который произошел у них в части во время войны.
Попала их часть в окружение к немцам. Положение такое, что никакого выхода нет. Кругом немец, ни с какой стороны не сунешься, — ну, прямо гибель всем. Люди были обречены на смерть. И вот, во время дежурства на НП (наблюдательный пункт) как раз этот солдат дежурил, этот сосед, — он видит: по нейтральной полосе, между их частью и немецкой, идет человек. Как раз начинался рассвет, и все хорошо было видно. Он шел по росе в лучах солнца твердой и уверенной походкой по направлению к НП. Он был высокого роста.
Солдата удивило, что не было ни одного выстрела, ни с той, ни с другой стороны. Этот человек зашел на НП и сказал солдату:
— Можешь позвать кого–нибудь своих главных.
Тот немедленно вызвал командира части, — ведь ЧП.
Пришли командир с политруком. Незнакомец начал говорить о том отчаянном положении, в какое попали русские. Он рассказал, какие силы и какую технику подтянул немец и что готовится к наступлению в скором времени — и разгром части неизбежен. У русских мало сил для отпора врагу. И Незнакомец посоветовал сделать то, что он сейчас скажет командиру — и все в точности выполнить. Тогда люди будут спасены от верной гибели.
Политрук схватился за наган, чтобы застрелить провокатора, как он выразился. Но командир отвел его руку и внимательно выслушал все, что сказал Незнакомец. Закончив разговор с командиром, он повернулся и пошел обратно такой же величественной и уверенной походкой. И что удивило солдата, что опять не прозвучало ни единого выстрела, ни с той, ни с другой стороны.
Командир так и поступил, как посоветовал ему этот человек, и все в точности выполнил, как было сказано. И спаслись люди! Вышли из окружения, не потеряв ни единого человека!
У меня с собой всегда в нагрудном кармане лежит фото Учителя. Я достаю это фото и показываю.
— Боже мой, да это же тот человек! Только здесь он старше, чем тогда был. Это он точно. Ты что знаешь его? Вот это встреча! Слушай, а у тебя нету еще такой фотографии мне на память?
Фотографии не оказалось, но я пообещал прислать ему.
Я уже 30 лет иду с Учителем. Мне лично Учитель говорил, когда с Казани приехал:
— Деточка, меня ж хотели убить!
— Да как же так?
— Да хотели убить, хотели второй раз меня убить. Второй раз, понимаете?
Вот и ученым Он говорил при мне под Новый год. Его спрашивают:
—Почему ты такой пришел?
А Он говорит:
— Я пришел к обиженным.
— А откуда Ты пришел?
— С Востока на Запад.
Вот тебе и пожалуйста... Когда Учитель приезжал в Москву, как только Он выйдет из вагона на вокзале Казанском, то кто кидается целовать Его ноги, кто Его лезет целовать. Проводники, бывало, скажут:
— Иванов приехал! Все проводники Его знали. Еще бы не знать! Знали.
Однажды встретилась со мной девушка. Сказала, что она в Загорске была и видела Учителя в алтаре. Он через месяц приехал в Москву. Тут я пошла со слезами к Нему. Он обнял меня, близко–близко прижал к себе и говорит:
— Деточка, я же в Загорске не был. Это так нужно. А когда я в церкви говорила на Крещение, на меня накинулась милиция:
— Пророчка! — говорят...
Раз стою в церкви. И был там Учитель. В церкви был. Мы стояли на паперти у входа в церковь. И стояла там пожилая женщина и мужчина.
Учитель выходит из церкви, взял пятерку (старыми деньгами 50 рублей), разорвал напополам и дал женщине и мужчине по половинке...
Учитель временами заходил в церковь, в храм заходил. Вот однажды Он зашел в храм, а служитель храма стал Его выгонять. Он пришел–то в одних трусиках, вот он и стал Учителя прогонять.
Он часто с нами притчами говорил, притчи рассказывал. Была я на Варшавке у Анны Гавриловны. Я приехала к ним, а они все за столом сидели: она сидела, семья ее вся сидела за столом. И дорогой Учитель какую–то притчу говорил. И говорит:
— Вот такой человек был. Звали Иваном. Называл сам себя Спасителем, и всё время под койкой спал. Вот так.
Из книги «УЧИТЕЛЬ ИВАНОВ: МОЯ ИДЕЯ — ЭТО ГИМН ЖИЗНИ»
И.Я. Ильин
Есть случай о «воскрешении» Сергея Ратникова, моего товарища, художника, который тоже со мной лежал в больнице. У него был туберкулез желудка, ему предлагали операцию, но он не соглашался, хотя страшно хотел исцелиться. Я ему рассказал о своем приеме у Учителя, и он тоже поехал к нему. Это случай был в практике Учителя, когда во время приема Сергей умер. Потом Сергей о своем состоянии говорил, что он «разделился на свет и тьму», он так расщепился, и все стало как в негативе. Далее он ничего не помнит и как стоял, так столбом и упал. Валентина Леонтьевна сказала: «Учитель, конец нам приходит, куда же теперь нам деваться?» Тогда Учитель, если вы читали евангелие, действовал как Апостол Павел: лег на Сергея и стал дышать ему в рот, как бы с ним соединился. Потом встал, поднял Сергея, — тот открыл глаза. Учитель вывел на балкон и попросил: «Теперь вдохни воздух, подыши». И Сергей ожил. «А теперь, — говорит Учитель, — поезжай домой».
***
Однажды Учитель стоял на Зеленой горе, а я к нему приставал:
– «Расскажи как будет безсмертие?»
Я к нему так пристал, что он говорит: «Уходи, я не могу с тобой. Это тебе рано. Ну, я тебе скажу, вот если бы я сейчас дотронулся пальчиком, дотронулся вот здесь вот, все сжёг бы. Но этого делать нельзя!»
Бывало, наполнен весь дом различными людьми, учениками и т.д., и он всех кормит. А сам, в отличие от нас, ничего не ел — терпел. Таким я его видел на пятнадцатый или двадцатый день сознательного терпения (сухого, т.е. без пищи и воды, голодания). При этом он становился все добрее, меня это поражало, потому что я через полтора дня голодания становился раздражительным. А Учитель — мягкий и услужливый. Подает кушать, к каждому подойдет, тарелочку поправит, хлебушка принесет. Все очень любили из его рук брать хлеб, как правило, он освещал вначале этот хлеб. Как происходила трапеза? В двенадцать часов дня все садятся кушать. Где–то без пяти двенадцать он вдруг приносит большой жбан кваса, разливает и раздает его, причем последовательность раздачи всегда меня поражала. Если мне хотелось выпить этот квас первым, он мне давал обязательно последнему. И наоборот, если я прятался куда–нибудь, опасаясь, что квас холодный и у меня перехватит горло, он начинал звать: «Иван, иди сюда!» Вокруг него толпятся, а он никому не дает. И каждый раз такая премудрость была.
***
Учитель никогда не садился, в редчайших случаях, а однажды сказал по этому поводу: «Тот, кто простоит всю жизнь — вообще не умрет! Потому что: садишься — ты умираешь, ляжешь — это смерть, а стоишь — живешь!» И какая бы болезнь у вас не была — вставайте, ходите, или хотя бы стойте. Это очень важно, так как при стоянии к вам приходят силы для победы над ней. Это сознательное терпение, т.е. соединение единства. Вот почему в православных храмах — стояние, и оно ближе всего для Учителя. Особенно у старообрядцев; по семь часов стоят. И это, надо иметь в виду, выполняется добровольно. Очень трудно стоять, но зато много дается на пути к здоровью. А у меня было нагноение и Учитель сказал, что гной выйдет, если я буду стоять. Я тогда был в больнице, когда он меня принял. Вот я в больнице начал стоять с восьми часов вечера до восьми часов утра. Я четыре раза падал, гармошкой сжимался, ноги подкашивались, ведь во время сна отключаешься полностью и поэтому грохаешься на пол. Это так трудно. Если бы ел или жевал что–нибудь, или читал бы, но стоять и ни о чем не думать — это самое трудное. Может быть поэтому он обошел этот вопрос стороной. Он сказал только, что в городском транспорте, в автобусе, в троллейбусе забудьте, что есть для вас место. И если есть возможность — не садись, хотя бы потому, что Природа обязательно подкинет вам человека, который нуждается больше вас в сидении. Поэтому, где есть возможность, стойте! Вообще стоять трудней, чем бегать. Легче бегать и двигаться.
Учитель днем находился почти все время в стоячем положении, только когда надо было спать — ложился. Он переходил в другое состояние, отдыхал, лежал на койке, причем в это время на полную громкость включали телевизор, а ему хоть бы что.
Из книги «УЧЕНИЕ УЧИТЕЛЯ ИВАНОВА»
Павел Казновский, г. Москва
Всем известно, что Учитель очень много помогал людям, принимал их, возвращал им утерянное здоровье. Но не всем известно, что учитель всем без исключения приезжавшим к нему людям, каждому человеку, прежде чем пустить на порог своего дома, задавал один и тот же вопрос: «Детка, а зачем ты ко мне приехал?» Спрашивал он это довольно строго, я испытал это и на себе. И бывали случаи, что после этого, заглянув приехавшему человеку в душу, Учитель говорил: «Уезжай отсюда, я тебя не приму».
Конкретный пример. Приехал однажды к Учителю человек и рассказывает такую историю. «В самом конце войны, уже когда война кончилась — только–только подписали Потсдамское соглашение — стоял я на боевом посту в Германии. И тут подходит ко мне немец. Говорит по–русски, что как хорошо — кончилась война. Все люди братья, нельзя друг друга убивать. Показал мне фотографии своей семьи — жены, детей и говорит: «Зачем мне с кем–то воевать? Разве это нужно моим детям?» Поговорили так мы с ним, и он пошел. А у меня мысль: «Я ведь на посту стою. Что он подходил ко мне? Наверное неспроста». Взял автомат и выстрелил ему в спину. Убил его и с тех пор каждую ночь просыпаюсь в кошмарном сне — в ушах стоит предсмертный крик этого немца». И просит: «Учитель! Помоги мне избавиться от этого кошмара. Не могу больше!»
– «Могила тебе поможет».
Таков был ответ Учителя. Ни слова ему Учитель больше не сказал и принимать его не стал.
Алексей Захаров, г. Москва
В истории Учителя был такой момент. С 1979 года Природа ему сказала так: «Теперь каждый человек может просить только за самого себя». До 79 года мы просили Учителя за любого человека, за своих друзей, за своих знакомых. И Учитель давал и помогал им. Но с этого времени, с лета 1979 года, Учитель, по просьбе Природы, отказал давать здоровье тем людям, кто сам об этом не просит. Он категорически отказывал тем, кто просил у него здоровье для близких и родных, объясняя это тем, что каждый человек должен сам заслужить свое здоровье в Природе. А наше дело не мешать ему в этом, не навязывать своего. Каждый живет сам по своему сознанию.
Из книги Ю. Кононова «БОГ ЗЕМЛИ»
Хотокуриди Николай, г. Красный Сулин
Корнеич любил скорость. Гоню 100, 120 км, а он — еще, еще давай! Бороду выставит в окно, доволен. Я ему — разобьемся. А он — ничего не будет. Давай! Приедем домой, он дает деньги, рублей 50, говорит — пивка выпьешь.
Иванов любил футбол, не пропускал ни один матч. Болел за наш «Металлург». Чупрына, секретарь горкома, тоже любитель футбола, запретил Иванову ходить на стадион в трусах. Так Иванов туда заходил в штанах и рубашке, а выходил оттуда — все с себя снимал.
Он мне свою «Победу» отдавал, она прошла всего 68 тысяч км. У меня денег не было, я строился. А он — бери в рассрочку. Я все равно отказался: где мне в то время было взять 30 тысяч рублей? И мы продали его машину за 35 тысяч рублей в Кущевку учителю школы.
Дома он занимался хозяйством: огород, корова, свиньи. Сам свиней резал. Усадьба 18 соток. Часто с Кондрючего приезжали помогать сажать и копать картошку.
Багдасар Василий, г. Красный Сулин
А мы его добротой всегда пользовались. Просит он нас, например, выкопать у него в усадьбе силосную яму. Ну, мы обмерили, 2х2 метра, глубина такая–то, договорились о цене. А на том месте стояло дерево, мы его подкопали, оно упало. Мы его распилили, убрали и говорим: дядя Паша, дерево не входило в расчет, надо добавить. — А сколько? — Да еще четверть самогона. — Ладно. Выкопали яму, края обсыпались. Мы говорим: видишь, дядя Паша, мы больше выкопали, надо добавить. — Ладно.
Мы часто у него брали деньги в долг. А бывало и такое:
— Корнеич, дай 10 рублей. — Нету, говорит. А тут же подходит другой из наших и просит 25 рублей, и дядя Паша ему тут же дает. Я, конечно, к нему: ты почему мне не дал 10 рублей, а ему 25 дал? — А у меня не было по 10 рублей, только по 25.
Хотим идти в ресторан, а как? Денег–то нет. — Да пойдем, у Голого займем, скажем, в Скалеватке рубашки новые дают по 25 рублей, хорошие рубашки, все четверо хотим красивыми быть. А что делать, если он на водку не дает? Вот мы со Зверем и пошли. А он: Ульяна Федоровна, там рубашки на Скалеватке дают, хорошие, ребята хотят купить. — Ну так дай им денег. А потом принесли долг — 100 рублей, а он: какие это деньги, за что? Я Зверя в бок толкаю — эх, дураки, зачем принесли, он же забыл о них. Деться некуда, отдали деньги.
Мед нам с сеструхой приносил, нам, деткам. А мы его как увидим, кричим: дядя Паша, когда медку принесете? Мы уже привыкли, что он нам мед носит.
– Принесу, принесу, детки, вот–вот пчелки накакают, принесу.
Он с нами был каждый день, мы его даже не замечали. Он учил всех: обливайся, делай как я. Если сердце крепкое, легкие здоровые, через год будешь, как я, говорил он.
Приносил рукописи свои, читал их нам. Как–то Вася–туберкулезник говорит ему: вылечи, я тебе заплачу. А он ему: обливайся, а потом или умрешь, или будешь здоров. Своих, сулинских не лечил.
Бывало, идем зимой вдоль путей, а он на тендере паровоза стоит, кричит — эй, супостаты. Махнет рукой и поехал дальше. Он ездил на тендере, где уголь лежит. Ему говорили: стой возле топки, там теплее, но он сквозняки не любил. Там, где топка, хоть и тепло, а с боков дует. Он говорил: я люблю, в теплом чтоб было тепло, а на холоде, чтоб холодно. Даже в хате, если кто–нибудь откроет дверь, он сразу говорит — закройте.
Раз зимой иду, мороз около 30 градусов. Вижу, стоит Иванов. Он стоит, у него под ногами тает снег, уже ноги по щиколотки в снегу, а кожа румяная.
– Корнеич, ты, наверное, долго стоял?
— Да вот стоял, ждал, пока пройдут похороны.
Не знаю, сколько стоял. А на улице ветер, мороз, и ветер северный.
Иванов письма получал по почте, много писем, по дороге заходил, читал. Один раз забыл у нас около 20 писем, мы их прочитали — со всего Советского Союза. Просят помочь советом, приглашают приехать, обещают дорогу оплатить.
А в местной газете его раз протянули за то, что, якобы, лечит водой после своей ванны. Снимок такой: он — в ванне, и в очереди к ней стоят старушки с кружками, а на кружках, по размеру, — цена. Его снимок взяли из газеты «Вечерняя Москва» и сделали монтаж. Видим, он бежит по улице, брюки через руку, значит, ходил в горисполком и в редакцию.
– Ну что, Корнеич?
– Протянули, будь они неладны!
Редактор газеты «Красносулинская, правда» Куцеволов нам рассказал: Иванов приходил в редакцию. Он принес письма и объяснял я не лекарь, я просто советы даю людям, я не врач.
– А почему люди к тебе приезжают, а местных не лечишь?
— Местные видят, как надо, а другим я советую. А писать так в газете нехорошо.
Ставрополов Масей Лазаревич, г. Красный Сулин
Корнеич любил играть в карты. В карты играл для удовольствия. Проиграет: будь вы неладны, все равно свои все принесете. Никогда не ругался по–настоящему, только «супостат» да «будь оно неладно». В субботу он не ел. Если воскресенье, живота никакого нет, а сам все время спрашивает: сколько времени, сколько времени? Мы уже знаем: в 12 у него обед. Проиграл ли, выиграл ли, в этот момент — все равно, в 12 часов у него обед, и он бегом, бегом домой. Поел, приходит — вот такой вот живот, борода блестит, видимо, или рыбу ел, или помыл.
У них корова была. Мы Ульяше говорим: на базар надо молоко нести.
— Да какой базар! Корнеич все выпивает, он такой. Я ему даю четверть — как четверть?! — да, четверть молока, и он выпивает, сколько ни дашь, он все равно все выпьет!
Любил он играть в карты. Один раз так было. Я пришел с шахты, спецовку получил, надо подшить подколенники — в шахте ведь ползаешь на коленках. Я говорю Корнеичу: вот надо пришить наколенники, получил спецовку. А он: брось эту грязную работу, садись играть. — Ты что, говорю, а завтра на голых коленках буду ходить?
— Дай кому–нибудь, пусть он сделает.
– А кому дать?
– Ладно. Жорка, на тебе десятку, сшей ему. Жорка, будешь делать?
– Давай десятку, почему не сделать.
А там дела–то всего минут на 20. Там не пришивать, а только проделать дырки и стянуть проволокой в шести местах. А бутылка водки тогда стоила 3–62, а до этого 2–87. Он десятку дал, Жорка сел шить, и мы еще не успели карты сдать, а уже Жорка с нами играет. Вот такой друг у меня был.
Багдасар Василий
— Он долго играл, а скажи, он хоть раз выиграл?
— А почему нет? Помнишь, смеялись, когда вспоминали «телку, телку»? Он же, когда выиграет, говорит: пойду, телочку покормлю — чтобы уйти, пока в выигрыше. Он пойдет, но все равно вернется, все деньги здесь оставит. Играли в карты, чтоб был какой–то интерес. Когда азарт, шум, крики, интересно время проведешь. Все в комнате курили, но он не жаловался. А куда деться, если все играют и курят.
Василий:
— Дед Масей, расскажи как его собачка порвала.
— Зимой это было. Зимой обычно в 8 часов утра еще темно. Лежим с женой. Я спал еще, а она меня будит.
– Чего ты будишь?
А у нас собака злая была. На ночь отпускали, чтоб во дворе была, а так все время была на привязи. Корнеич обычно ходил ближе к дому, и собака не доставала до стенки. А Корнеич пришел в 8 часов утра в воскресенье, мы еще спали. Он постучал, калитка закрыта. Он через лавочку, через забор, а собака злая, полуовчарка, она не бросается под ноги, а прямо к горлу. И она как бросилась на него, укусила за губу, он скорее к калитке, голый как всегда — так она его сзади латала–латала, налатала так, что он месяца два, наверное, не ходил к нам. Уляша возмущалась: что же вы с Учителем поделали? Убей собаку. А он в комнате руками давил покусы, в больницу не пошел. Шрамов потом не осталось.
Василий добавляет:
— Без дяди Паши даже не интересно было играть. Он нам прямо деньги дарил, подарки делал. Тут мой дядька был, как ищейка. Зимой подойдет прямо к дому Масея и смотрит следы. Ага, это дядя Паша заходил, вот это выходил, опять зашел — он здесь: две колеи сюда, одна — туда, значит, он один раз выходил, деньги брал — он здесь, заходим
— Один раз в очко играем. Приходит Таня (жена сына Андрея):
— Папа (она его папой звала), пойдем кушать. А он как раз тянет на туза бубнового вальта бубнового и еще взял карту — перебор, а карта тоже бубновая. Она увидела, не поняла во что играют, и говорит: у папы бура. А у него на руках 23 — перебор, и он воскликнул: «Будь оно неладно!» И до сих пор у нас осталась поговорка, когда что–то не так в игре: «У папы бура, будь оно неладно».
Раз я с шахты вышел на остановку автобуса ехать домой. Только со двора, навстречу Иванов — садись в машину!
— Куда? Это же воскресенье, я спешу домой отдохнуть, потом на футбол.
Я тоже на футбол пойду. Садись, мы тут недалеко. И поедем домой.
— Я сел.
— Карты есть? — спрашивает Иванов.
— А зачем?
— Да играть, пока доедем.
— Ты что, с ума сошел? С работы иду, какие у меня карты?
Я ребят спрашиваю: куда едем? — Да мы сами не знаем. Он попросил. Приехали, встретил нас мужик из Соколовки. Борода как у Корнеича, а по виду здоровее его. Оказывается, приехали мы за картошкой, тот мужик мешок, килограммов на 80, как сумочку, взял, даже к себе не прижал, а мы с Мишкой еле отнесли в машину.
Никсон должен был приехать в Москву. Иванов взял билет в Москву. Они (милиция) узнали, приехали к нему, сказали, сдай билет, боялись, что он встретится с Никсоном. Он вроде бы сдал билет, но потом они поняли, что все равно он уедет и без билета. Забрали его в КПЗ. И пока Никсон не уехал, его не выпустили. Ему даже дали подушку и матрац там, в КПЗ. Никому не давали, а ему дали. А причину нашли — играл в карты. Да все в Сулине знали, что он играл в карты. Говорят, что Иванов ходил по камере и все время делал — ху, резко выдыхая воздух.
Обычно он ходил и воздух в себя тянул, поднимал голову и в себя воздух тянул. Я часто у него спрашивал, чего у тебя нога распухла. А он отвечал: «В Казани, в психиатрической больнице опыты делали, испортили ногу».
Как–то зимой 1942 года иду, вижу — немцев полная площадь и местных жителей много, хотел уже их обойти стороной, вдруг вижу — в центре толпы стоит Иванов, сложил руки на груди, пар от него идет. Немцы подпрыгивают вокруг него от мороза, щупают его, а он улыбается.
Ходокуриди Михаил, г.Красный Сулин
Моя бабушка, покойница, ей тогда 100 лет уже было, верила Иванову, она и зимой ходила босая. Мама раз увидела на снегу след маленькой ножки, поняла, чей он и говорит:
— Ты что, мама, с ума сошла?
— Брат сказал. Брат сказал, ходи босая. (Она Иванова называла братом, а он ее — сестрой).
Под Гуковой, в Новоровинецкой больнице он врачей заставил купаться. И в больницу шли к нему толпами.
Немцы богу молились, когда он шел. Он их пугал, особенно зимой. Немцы считали его святым.
Иванов Яков Порфирьевич, Вера
14 февраля 1943 года Красный Сулин освобождали от немцев. Немцы были в городе полгода. Пленных немцев вели по Советской улице. И когда перед ними появился Иванов, все пленные вместе с конвоем упали на колени и сказали, - «Вот он, бог, скоро войне конец».
Во время оккупации Красного Сулина через город проезжал фельдмаршал Паулюс. Ему рассказали о человеке–легенде Иванове. Паулюс подъехал к дому отца, вызвал его и говорит охране, — «Расстреляйте». А отец отвечает:
– Стреляй. Но тогда и тебя расстреляют.
Паулюс говорит: «Не трогайте его». - А потом спросил: «Кто победит в войне?» А отец сказал: «Сталин!»
Вера: «Был день рождения Яши. Ноябрь стоял сухой, морозный. Выходим с Яшей во двор подышать свежим воздухом. И вижу: наклонившись к кухонной форточке, стоит огромного роста фигура. Фигура отца. Он смотрел к нам в окно. Фигура не плотная, а как прозрачное облако».
Яков: «Я не знал, что такое «нет», такого слова не знал.
Мне все отец давал. Добро не забывается.
А сколько раз он меня спасал? Вот они — руки негодные, ребра. Он меня нес, когда я на машине разбился, на руках нес на рентген. Я еще живой был чуть–чуть, он меня спас.
Помню, привез я из Цимлы полную машину рыбы. Поставил машину во дворе и говорю отцу: я пошел отдыхать, а ты рыбу продай. Так он всю эту рыбу раздал людям!
Нет такого другого в истории человека, как мой отец».