Из рукописей П.К. Иванова

Литературная обработка автобиографических материалов


ПАРШЕК


…И несмотря, что жили в одном доме с секретарем, а топить ни у меня, ни у него нечем было, я считал, пусть я простой кладовщик, а ведь он человек видный во всем Зверевском районе, и жил в таких условиях, как и я, на общих правах. Не раз с ним вместе в тупик железной дороги ночью ходили с вагонов воровать уголь, и не только мы с ним двое занимались кражей, а весь поселок Зверево только на воровстве и топился всю зиму, как видно, с давних лет это заведено. Примирялся я с трудными бытовыми условиями, но не мог примириться с неприятностью по работе, и как я предчувствовал, меня вторично садят в тюрьму, и опять по старому адресу отправляют в Каменск, как арестанта. В то время в тюрьмах в камерах проходили за беззаконье товарищеские суды, я не признавал никакого суда лишь потому, что вины за собой никакой не чувствовал, и часто мысленно рассуждал сам с собой, и не мог даже придумать, чем я виновен, но надежду имел, что долго мне здесь сидеть не придется. Так и получилось, товарищеский суд присудил не принимать для меня передачу, но такой карой я недолго был наказан, в скором времени меня освободили, как неправильно арестованного. Семья моя все по прежнему жила в том же старом совхозном доме вместе с секретарем, и по приходу из тюрьмы мой сожитель, как руководящее лицо, желал, чтобы я по прежнему пошел на старую работу, но директор Суязов категорически заявил мне: «Я тебя не приму на старую работу из–за своей принципиальности». Я, как человек, имеющий мало веса против директора, кидался и туда, и сюда, но защиты для меня не оказалось ни с какой стороны, и только лишь судья посоветовал мне уйти в другое место, коль у нас повелась такая неприятность и сказал мне прямо, что ты и он два больших противника друг против друга за свое право служить в одном производстве, так лучше ты уважь ему, как директору, пусть он будет прав, но ты пойди навстречу всему, чтобы не было больше такой неприятности, для тебя есть везде и всюду место, тебя, как трезвого человека, примут в любое хозяйство и ты будешь работать везде и всегда.» По совету судьи я так поступил, получил окончательный расчет в знак того, что навсегда разделался с хозяйством совхоза и занялся мысленным планом о приобретении новой работы. По счету старых верующих людей в это время проходили длинные филипповки, подходило время по их вере к великому дню рождества христова, по обычаю еще наших предков такие праздники среди крестьянства еще популяризировались, к этому празднику, как к какому—то священству, готовились и у каждого было праздничное настроение. Но меня не радовал этот праздник, неприятность по работе, неопределенность семьи, все это вызывало мало радости к какому бы то ни было празднику. Я начал строить план о переезде на Кубань, мысль у меня о хорошей жизни в тех местах родилась не сейчас, я давно и не раз подумывал, что жить там гораздо лучше, чем в нашей Донской области. И прямо со Зверевой, не заезжая даже в Сулин, где стоял дом моей супруги, пассажирским поездом, который идет на Ростов, без пересадки доехали до Батайска за разговорами да за мыслью, которая меня без конца тревожила — куда я еду и за чем, сам не знаю, и кто в чужом краю меня примет. Но свет не без добрых людей, в этом же вагоне со мной ехала старушка в гости к своей дочечке в Армавир, и эта старушка пригласила и меня с собой, у нее родилась жалость ко мне. Я как будто и ждал этого только и надеялся я на случай помощи в дороге, приехали в Армавир и по указанному адресу направились, но встретила дочь старушки, но мать есть мать, а я в их доме чужой человек. Переночевал, а на утро отправился искать работу, долго не думая, я сейчас же с утра направился в горсовет, представил там свои документы и просил какой–либо работы, мне предложили работу в межрайонной сенапунктов конторе в качестве экспедитора. С этой работой я был знаком и меня, как знающего эту работу, безо всякой задержки оформляют и направляют меня по адресу в станицу Коноково на оформленную за мной должность, этому случаю я был рад. Приезжаю в Коноково с направлением, которое пришлось представить в конторе Коноковского сенапункта, и попал я туда в такой период времени, когда все жители села, да и не только жители, и начальство этой конторы справляли праздник масленницы. В масленницу в станице все без исключения пьют, вяжут колодки, сам заведующий этой конторы на паре лошадок разъезжает по станице с песнями, справляет масленницу. Сразу свою работу принять я не мог, пришлось ждать заведующего Нечаева, пока он после веселого праздника прохмелится и придет на работу, и разрешит мне ознакомиться с назначенной мне должностью. И только на третий день после моего приезда вышел на работу Нечаев, як нему как человек новый присланный высшим начальством обратился, со своим начальством он считался, проверил направленный документ, узнал кто я такой и зачем к нему направленный и голосом руководителя промолвил: «Ты принимаешь такую работу, с которой чтобы знал мне, а то застрелю». Он показал на револьвер, против начальника я не имел права ничего сказать и по его указанию начал от зава принимать расположенность сеназаготовок. Принял я помещение, где лежал и ждал моих рук разный суррогат для размалывания на комбикорма, и принял я чехауз с комбикормом, все принял как положено по закону согласно акта все, что причиталось этому сенапункту. Работы, откровенно говоря, больше, чем следует, этому сенапункту относилась мельница в Успенке, и весь помол через мою работу проходил грузом, я был между приемом и отпуском. Для хранения комбикормов необходимо нужен был чехауз, но тов. Дорожный никакому начальнику не предоставлял его, и когда я принял полностью свой объект работы, я насыпал мешок комбикорму и сам отнес ему, как начальнику Коноковской станции, он больше не возражал мне в моей работе. Часто приходилось с мельницы отправлять комбикорма для какого–либо животноводческого совхоза по распоряжению центра, я их выполнял по указанию конторы Армавир районной сенапунктов, корму был хозяин я, а вагонам - начальник станции, ему только затребовать вагоны в его адрес, а на них тогда плана не было. Начальник станции крепко любил выпить, и мы с ним договорились не терять дружбу, я обрабатывал клиентов по наряду и посылал к нему, где он непременно получал магарыч. Пить я не пил и взятков никогда и ни с кого не брал, хотя на моем месте и в моем положении это можно было использовать. Работа моя мне была не по душе — большой объем и очень много работы, в общем надежды не имел никакой оставаться здесь надолго, имел цель поработать здесь временно, да и от конторы посылали на курсы человека, который должен был скоро возвратиться, и я начал себе подыскивать работу у приезжающих уполномоченных, а знакомых у меня было больше, чем следует. И так в поисках работы, вернее в расспросах о работе, прошло немало времени, но работы так и не находилось, я потерял все надежды, как вдруг из Ростовского треста эффективных растений приезжает представитель женщина по отправке комбикорма в станицу Ярославскую Лабинского района, и по положению ей необходимо нужно обращаться только ко мне, я воспользовался моментом и у нее спросил помощи насчет работы. Долго не раздумывая безо всяких расспросов, кто я, она мне дает направление к директору Яровому, который должен был меня принять экспедитором в Лабинском дворе по приему водки этого Ярославского совхоза. Постановка работы почти такая же. Здесь как и в Коноковой я опять связан с железной дорогой, разница только в том, что там комбикорма, а здесь разного вида продукт, все так же по железной дороге приходят вагоны, которые нужно вовремя разгрузить и направить на участок, распределить по точкам. В скором времени вернулся новый экспедитор, который был послан на учебу от Коноковского сенапункта, и директор издал приказ о моем увольнении, так же, как я принимал, так и сдал все числящееся за мной согласно акта, конечно, человек учился и имеет на это больше право, чем я, я же только практик, и мне всегда придется уступать. Получил окончательный расчет и как к хозяйственнику я обратился к директору с просьбой помочь мне устроиться на работу, объяснил ему, что у меня семья переехала со Зверевой и сейчас живет здесь в Коноковой, жить чем–то должны, а с хлебом тогда было очень трудно, можно сказать, и совсем не было. И директор безо всякой жалости заявил мне открыто, откуда приехал, туда и езжай, а куда же я поеду безо всякой специальности. И решил я поехать в Лабинскую, куда мне советовали. Не только в Коноковой плохо было с хлебом, здесь в горских станицах такой же недостаток хлеба, и жители целыми компаниями ходили за Армавирской кукурузой. От Коноковой до Лабинской ехал поездом, а дальше продвигался своим ходом, в Лабинской пришлось проходить через реку Лабинскую и через луга, которые тянулись через близкие горы, в таких условиях проходила шляховая дорога в Ярославскую. На назначенном месте моего направления меня встретил директор Яровой, который меня зачислил в Лабинском в качестве экспедитора. Получил новую работу, в новом месте мне пришлось подумать о переброске своей семьи и об устройстве на назначенном новом месте. Живу я в новом месте, получил хорошую квартиру, где поселился со своей семьей, и прямо на дом приезжают ко мне и уезжают разные люди по части этого хозяйства, в общем, жизнь пошла неплохо, можно сказать, я как хозяин положения. Работа почти такая же однородная, без конца суета да забота, все так же вагоны со всякого рода продуктами — крупы, мука, в общем все что необходимо было для совхоза, все получал и направлял по точкам. Казалось, все идет хорошо, но и здесь мне не пришлось долго работать, я посчитал, если я улаживаю все время на работе, почти никогда не бываю дома и не имею выходных, почему я не могу выписать своей семьи необходимое. В работе я был скромен, не злоупотреблял и не разбазаривал, и по необходимости мне нужно было через пчеловода купить меда, о чем узнал директор и категорически запретил, и за что у нас с ним пошел скандал и неприятность. Скандалить долго не пришлось, он как хозяин имеет право на все, и дал мне расчет, жаль было уходить с работы, ведь так недавно я устроился здесь, но уже успел заготовить на семена пшеницу, которую привез из Армавира, старался показать себя в работе, да и семья моя устроилась неплохо, и все пришлось бросать и идти искать где чего, и сам не знал. Безработному человеку что оставалось делать, только искать объявлений о приеме, и вот случайно в газете «Правда» прочитал заметку, в Новороссийск требуется бракер по экспортному лесу. Я сейчас же не медля, пишу в Новороссийск и изъявляю свое желание поехать туда работать, мне сообщает оттуда некий Попов из портэкспорт, чтобы я туда ехал сам. Я быстренько рассчитался окончательно с работой, хотя рассчитаться было очень трудно, большое хозяйство и большой объем работы, получил причитающийся расчет, оставляю здесь же в Лабинской свою семью и морем через Туапсе направляюсь в Новороссийск на поиски заочной работы. Я представлял работу бракера такой, как я ее знал по заключению, но когда приехал, то мой номер не прошел, иначе там работают с лесом, крючком как–то ворочают лес по сортам, и поступить на работу мне не пришлось, возвращаюсь я обратно в Лабинскую и все время перебираю в уме, сколько мне пришлось пройти работ, но сейчас мне по приезде опять придется итти по своей старой специальности только в шахту. И по дороге все время в поезде спрашиваю, где либо устроиться на работу, доехал я до Краснодара, проехал и его, и Кавказскую, доехал опять до старого знакомого мне города Армавира, и опять все здесь же пытаю счастья устроиться куда—либо на работу. Случайно захожу в организацию Армлеспромсоюз, здесь оказывается есть свободная должность в качестве заготовителя, председателем был Гудинов, а заместителем Выдрин, по моей просьбе устроиться к ним на работу, возражений ни с какой стороны не было, написали приказ о принятии меня на работу и тут же начали меня знакомить с обязанностями, относившимися к моей работе. Объем работы здесь оказался еще шире, чем в предыдущих организациях моей работы, прежде всего все организации, с которыми я должен был заключать договора, находились в отдаленности, и поэтому приходилось ездить поездом, сюда входили все лесные промсоюзы, начиная Лабинский промлес и дровсоюз, Майкопский, Апшеронский, Туапсинский, Сочинский и ряд других. В мою обязанность, так знакомили меня председатель и заместитель, входило приезжать в указанные города по артелям и заключать с ними договора об отгрузке лесных материалов — доски, фризы и клепки в адрес Пятигорск и Армавир–промбочка, которыми мы должны были снабдить двадцать три артели. Принял я свою новую работу, ознакомился с обязанностями и направился на вокзал для переговора с женой, и здесь же на вокзале встретил своего друга по службе, где мы с ним вспомнили за царское время и нашу службу в Царском селе, рассказал он мне, что он теперь коммунист, работает грузчиком и имеет хорошую жактовскую квартиру, так за разговорами прошло время, и настал час моего заказа с женой вести разговор. Простившись с другом, я направился в переговорную, где уже ждала меня жена, я ей начал по телефону рисовать картину, что в Новороссийске я не устроился на работу и что поступил я на работу в Армавире в Армлесдровсоюз, от нее я узнал, что мою семью беспокоит директор моей прежней работы и гонит с квартиры. Перевез свою семью в Армавир в квартиру своего друга, с которым я случайно встретился, и в самом деле, квартира была хорошая из двух комнат, которую обещали оставить нам. И в самом деле, семья моего друга осенью выехала на родину в Воронежскую область, и просторная хорошая квартира осталась моей. Наступила осень, некоторые, правда не все, ходили в пальто, но были и такие, что одевались с наступлением только что прохладного времени, я очень долго ходил в одном костюмчике, в ботинках и в кепке, старался одеться как можно почище, и постоянно ходил с портфелем, и некоторым встречающимся со мной людям казалось, что я много политически знающий. В обществе я мало вращался, и знакомство имел только с теми, с кем постоянно работал, всвязи с делами работы мне пришлось побывать везде, проезжал через Кавказский хребет, где стояли вечно природные твердой породы леса, через горы с протекающими реками, возле Черного моря, и встречал за время своей работы людей разной нации, даже встречал таких, которых не видел и не встречал никогда в жизни. Все так же работа моя была связана с железной дорогой, и все по–прежнему достать вагон под погрузку очень тяжело. Мне, как заготовителю, необходимо нужно было отгрузить и отправить клепку из Лабинска в адрес Пятигорска, и я поставил перед собой вопрос, сделать нужно во что бы то ни стало, надеялся я на свое счастье, хотя знал, что подача вагонов редкая случайность, а организаций на погрузку находится много.

По вопросу отгрузки вернее, по вопросу на отгрузку лесоматериалов, я пошел на хитрость, сажусь в вагон местного сообщения, который следует от Армавира до Лабинска. Приезжаю в намеченное мной место т.е. где я должен был произвести погрузку клепки и узнаю, что здесь же в Лабинске в определенном месте недалеко от вокзала ежедневно собирались клиенты на получение вагона, но получить вагон здесь мог только тот, кто похитрей и кто как мог. В сутки раз приходил сюда поезд, к которому если только есть принадлежащий на эту станцию прицепленный вагон и все остальное свободное время от нечего делать находился словоохотливый балагур из клиентов, разводил какую–либо баланду. Я как новый клиент тоже присоединился к их разговору, где я услышал пустой совершенно не интересный разговор, но мне хотелось заиметь авторитет среди здесь сидящего народа, и я начал рассказывать им на политическую тему, рассказам моим по их лицам выражениям я заметил, они были довольны, рассказывал я в основном о Кубани и как я лично сам обнаружил факты саботажа горцев. Войдя полностью в доверие этих новых знакомых мне людей, я представился кто я, что я представитель двадцати трех артелей лесопромсоюза, и что у меня на вокзале имеется кой какой материал к отправке, как примерно клепки на вагон, но основное нет вагона. Жажда получить вагон мной одолевала больше всех, и тогда я поставил перед собой вопрос, добиться вагона во что бы то ни стало и не зря здесь провести время, да и при том не напрасно разводить с ними разговор. Кое-кто поговаривал что вагона не будет, а кто подтверждал что должен быть, а я все по–прежнему никакого внимания не обращал, имею в себе уверенность добиться своего. Разговоры мои интересны были для моих собеседников и они мне предложили рассказать им еще что–либо, и начал я им рассказывать одну историю случившую со мной, своим рассказом я их настолько увлек, что все они сидели как околдованные, даже сам начальник станции заинтересовался моим разговором, по его выражению и мимике я понял, что мной он заинтересовался, да и ни чего нет удивительного что ему интересно посмотреть на такого словоохотливого представителя, таких балагуров у них еще не встречалось. Рассказывал я им не сказку, а настоящую быль, однажды иду я в станицу Ярославскую в управление совхозов, шел я туда по командировке директора, какой–то лесхоз в том месте продавал лошадей и командировали меня туда за лошадьми. По пути мне из станции Логущевки я вижу идет стачка народа, подхожу ближе и вижу, что все как одна женщины и один среди них старик как вожак, вожак, конечно, шел первым. Подхожу я к ним нежно и ласково и первым долгом здороваюсь и спрашиваю у него, скажи отец, что это за люди? Он мне всю истину рассказал о том, что все они из Логущевки и что весь народ поумер, остались в живых только вот оне одни и что добывают себе пропитание. Я очень быстро дошел до назначенного места, но по приходу на место меня окончательно убили рассказом, оказывается в их местах опасно ходить, почти поголовно мерли люди, в каждом доме был покойник, ходила смертоносная эпидемия. Но сколько ни говори, соловья баснями не накормишь, почву я как будто подготовил, начальника станции играющего главную роль в моей работе своими баснями увлек, теперь не страшно и открыто с ним поговорить. Прихожу к нему в кабинет и начинаю рисовать ему картину, как в Конаковой я работал в дружбе с начальником станции и как через непосредство меня он жил, водки я не пил и все магарычовые деньги шли только ему. Начинаю просить открыто у него вагон если только сегодня будет, и пообещал дать мне вагон на мою клепку начальник, тут еще на мое счастье сообщили, что идет вагон двадцатка с домашними вещами, я как лисичка со своим ангельским голоском, да со своею нежностью опять к начальнику и уважительно прошу не отказать мне, своею просьбой начал входить я в душу к нему и пошел он навстречу мне, тут перед всеми–то открыто и смело сказал, этот вагон, который прийдет с вещами я отдаю Иванову, под погрузку его клепки, ибо сезон подошел. Я сам себе не верю, что получилось все так, как я хотел, и немедля ни минуты я заказываю разговор с управлением, а деньги на это мне отпускали, по телефону я разговаривал с начальником Гудиновым, я ему рисую картину о том, что сегодня отгружаю в Пятигорск вагон двадцатку клепку, рад был начальник моему быстрому сдвигу, но и не верилось ему, что я такой находчивый до тех пор, пока сам лично не убедился. И не раз у моего председателя спрашивали, где вы выдрали такого красноречивого, даже сам начальник станции рассказывал ему, что с ним получилось что он мне в душу влез, сроду я говорит начальник станции, таких людей не встречал, сколько работаю на железной дороге, за то я его и полюбил. Погрузил вагон, намеченный мной материалом и зарегистрировал в книжку, которую я сделал сам для своей памяти, я поездом пассажирским отправился обратно домой, только по дороге я передумал заезжать домой, а направился на станцию Курганскую, где я должен был сделать пересадку на Белореченский поезд и заехать в Майкоп. В Майкопе я был должен тоже зайти в леспромсоюз, короче говоря производил я знакомство со своими лесными артелями, но пока я еще не доехал до места, в поезде я без конца слышал одни и те же разговоры о саботаже кубанцев, ясно было, что делали они это корыстливо, чтобы не распространять те действия, которые проходили при открытии ворот к социализму. В Майкопе знакомых у меня не было и по необходимости нужно остановиться в гостинице, гостиница от вокзала находилась далеко, но я решил пройти пешком, познакомиться с городом. В леспромсоюз я попал только на второй день после моего приезда, познакомился с производственным отделом, а также узнал, что их артели имели на своих складах при железной дороге кой–какой лесоматериал: доска, фреза и клепка, что для отгрузки нашей самое главное. Но прежде чем договариваться о деле каком–либо, мне необходимо нужно посоветоваться со своим хозяином, я все также заказываю разговор на адрес Армлеспромсоюз к своему председателю, в разговоре я ему рисую картину, что имеется за материал и можно отгрузить, но только предупредил его я не в Союзе, а в артельных складах, особенно в Лоховской станице председатель артели Якушин крепко любил выпить водочку. Природа здесь не такого ровного характера как в других местах, если с утра солнце, то через час может пойти дождь вплоть до ливня, и все это сказывалось из–за того, что стояли здесь высокие горы в белом покрое снега, а на опушках этих хребтов расположенные леса, поэтому резкие изменения погоды здесь не новость. Приехал я в Майкоп в одном костюме, да просто случайно захватил прорезиновый плащ, который выручал меня за время моего пребывания. По указанию своего начальника я направился в Лоховку уладить вопрос с лесоматериалом, и всю дорогу в поезде пока я ехал до самого места лил дождь, и не видно даже признаков на хорошую погоду. По прибытию поезда здесь же на вокзале я увидел склады материала, который меня интересовал, кругом склада стояли лужи, видно было по всему, что склад протекал, грязь стояла ужасная, я еле–еле в галошах вылез. Цель моя была увидеть во что бы то ни стало по работе своего коллегу, в незнакомых мне местах, сюда приезжал не только я один, такие же заготовители как я разъезжали только с другими планами. И здесь я встретил первого попавшего человека в надежде узнать, где я могу видеть председателя данной артели, из его разговора я узнал, что он такой же заготовитель как и я, но только по другим материалам. Ознакомился со всеми артелями и их председателями Майкопских станиц, после перевалил в Апшеронские артели, где также встречался с председателями артелей и где тоже имелись леспромсоюзы. Лесоматериалов в данных проеханных мной артелях я не достал, и долго я там не задерживался, отправился на станцию Никольскую, где располагался Апшеронского лесозавода материал, в основном доски, которые нужно было отгружать в нашу артель. В свой Армлеспромсоюз я начал звонить и отбивать телеграммы о переводе денег на погрузку леса на мое имя. Доску брал я не в одной артели, леса отгрузил много, но отправить его можно только по железной дороге. Я начал подготавливать почву знакомства с начальником станции, но в этих местах я впервые был, и начальник меня как работника, связанного с железной дорогой, встретил здесь впервые. Своей ловкостью и подходом я добился вагона, погрузил полученную доску, а сам отправился в Адлер в артель, но своей артели, вернее я союзу дал телеграмму о своей работе и о своем успехе по работе. Такие большие сдвиги по работе я произвел, не один вагон и не с одной артели отправил лесоматериала, для меня это была заслуга, даже директор Армлеспромсоюза был удивлен моей ловкостью и достоинством, что средства высылались не даром и что я не сижу зря, полностью и необходимым лесом загрузил свой Армлеспромсоюз. За время своей командировки, в которой мне долго пришлось пробыть, мне, как подотчетному лицу необходимо отчитаться в конторе, еще до моего приезда домой, председатель нашей артели похвалял меня за мою ловкость и способность к работе, ставил меня всем в пример, в общем мой председатель моей работой был доволен. Но сколько я не работал, а зарплата моя была маленькая, в то время была карточная система, и мне как рабочему давали карточку на 400 грамм хлеба, а семье моей по 300 грамм, так что жить материально было трудно, на базаре очень дорого было все, и за мои копейки перебивались кое–как. Я остался зимовать на Кавказе вторую зиму и все также курсировал по командировкам взад и вперед в связи с работой. И жить в тех местах, вернее на Кавказе не то что в наших местах, народ кавказский негодовал, т.е. недовольствовал на неприятность, которая окружала их своей новой жизнью и отказом от своего собственничества. Собственничество заключалось верней давало большие доходы черноземные земли, которую имел почти каждый человек, только не поровну. В начале после революции на Кубани при эконом политике жили очень хорошо, некоторые даже имели по одному и двух работников, но это была хозяйская действительность, которую не только на Дону, но и на Кубани и Кавказе изживали, старались сделать всех ровными. Советская власть отбирала индивидуальные земли и вводила в общеколлективную бедняцкую артель, для того это дело обществлялось, чтобы народ учился и понимал как живут люди одной семьей. Не нравилась новая система особенно богачам, за счет чего они набивали свои карманы. Оставаясь на прежнем месте жить, т.е. на Кавказе, я все по прежнему продолжаю работать на старом месте, и все также разъезжаю по командировкам по заготовке необходимых материалов и часто почти всегда приходилось останавливаться в ресторане на ночевки и временное жительство. Ввиду моей отдаленной и непостоянной работы я был оторван от своей семьи, и даже неделями не появлялся к жене. Молодость моя заставляла меня вовлекаться в то, что не следует, брали завидки на чужих женщин. Познакомили меня с одной незнакомой, которой я дал слово встретить ее в сквере в Сочах, где я был в то время в командировке. На свиданье, назначенное мной, я как молодой человек вымылся, выбрился показать ей свою молодость. При встрече с ней я определил, что она шла мне по росту, росту она высокого блондинка, которой я дал слово поделить с ней время. Я в то время, можно сказать, был холостым. Определенно где может встретиться молодой человек с девушкой в незнакомом городе, не иначе как в ресторане. Но в ресторане мы были не одни, за столом где я сидел со своей знакомой, вместе с нами сидел врач со своим знакомым директором, да я со своей княгиней. Директор, как видное лицо, при первом знакомстве со мной поинтересовался, кто я и кем работаю. Я не скрывал своей специальности, подробно рассказал вернее, охарактеризовал по какой причине попал я сюда, о работе и своей специальности я не скрыл, но скрыл я перед этими людьми, с которыми мне пришлось встретиться впервые, о том, что я женат и что у меня есть семья, жена и двое детей. Шла такая любезная беседа за нашим, как я считал, семейным столом, но страх мной одолевал все время, пока я находился там, боялся я, что меня увидит кто–либо из моих знакомых и разоблачит мое вранье. И таким нелегальным путем я овладел сердцем пока что мало знакомой мне княгини, а по сути дела у меня своя законная жена, дети. Что нужно было еще, кроме как семейной усидчивости и любить свою семью, что я не делал, а пробрался не туда, куда нужно и думаю то, что не следует думать мне, как семейному человеку. За столом нашего пира чего только не было, стоял продукт которому я не знал даже названия, и посуда, в которой стояли поданные блюда была ужасно красивая, все было фаянсовое, хрустальное не для нас все это было. Ресторан, в котором мы устроили неожиданный для нас пир, стоял на берегу Черного моря, время было уже далеко за пол ночь и шум прибывающих сюда пар постепенно начал стихать, некоторые давно оставили ресторанные столы с дивными закусками и уединились кто где мог, в такой полутишине ночи резко слышался морской шум волн, да где–то в отдаленности блистала молния и частично глухо был слышен гром. За столом с прекрасными закусками и выпивкой расплачивался я своими нелегально приобретенными деньгами. Места на юге и природа в этих местах красивая, здесь я видел как на берегах Черного моря отдыхают тысячи народа, они ведь не такие чтобы сказать нуждающие люди, все они попали сюда через свою славу, это для них прекрасный отдых, где они за счет природных богатств желают накопить прибыль своему телу. В таких чудных местах я не зря находился, я вижу здесь все для меня есть, но я крепко ошибся не пошел по своей прямой работе. И сколько я прожил в то время на земле, я впервые встретил человека ходившего зимой без головного убора, по национальности он был восточной стороны грузин, имя его Федот, отчество Леонтьевич. В лице моем он показался мне как новый человек, для меня эта была новость впервые. У меня тогда как и у всех людей заинтересованность была как бы подешевле пропитаться, найти кукурузный кусок хлеба. И как будто уже по закону еще предков работать да кушать. Работал я все там же на старом месте, разъезжал все по старому по командировкам из одного места в другое, но проезжать старался всякими путями бесплатно на то или другое расстояние, с целью экономно прожить. Я промаха по этой части не делал, знакомство было большое с диспетчерами по части того, чтобы достать вагон. Борьба за вагоны все время длилась, не считалась не со временем года и не с погодой, всегда на них был большой спрос. Был со мной и такой случай, заметил я порожний вагон давала Белореченская станция в Туапсинский район под погрузку. Сажусь на станции Никольской по приходу поезда, и в этом же вагоне отправляюсь в Туапсе. Местность по Северному Кавказу там где проложена железная дорога, со всех сторон ее расположены громадные леса да реки, протекающие с гор, по этим условиям шел поезд. И под шум чекотанья колес, который поднимался высоко в воздух и исчезал где–то за невидимыми лесами, я строил план на выступление, а сам не мог сосредоточиться чтобы речь построить длинную и красивую по содержанию, я кричал во весь голос, чтобы далеко был слышен мой голос. Поезд остановился в назначенном месте т.е. в Туапсе, вагон поставили под погрузку товарного двора и там его держат, я записал номер этого вагона, и со своей ловкостью и смелостью отправился к диспетчеру в надежде добиться своей цели. Первым делом я решил обратиться к диспетчеру, так как первое и непосредственное лицо к вагонам это диспетчер. Прошу его своей вежливостью дать мне этот вагон на станцию Никольскую, где нашей системы работал лесопильный завод. Рисую ему картину, что доски есть и деньги есть, переведены под материал, находятся в Апшеронском банке, вагон я добился и сейчас же задался целью доставить на место под погрузку выпрошенный мной вагон. Сажусь в назначенный мне вагон и еду как хозяин этого вагона, но с начальником станции не договорился. В случае чего, если прийдет на мой адрес вагон, чтобы вагон был только мой, прямой хозяин вагона является только он. Рисую картину, что этот вагон мне адресованный начальником, еду через разъезд, попадаю через Кривеньковскую где лежала тоже моя доска, я быстро здесь погрузил материал и всем этот вагон на показание, что я умею работать и доставать, чем я интересуюсь. Проехали Верблюд и много других станций, так не спеша да незаметно добрались до необходимо нужной мне станции Никольской, где я расписался и кричал о том, что вагон мой, клиенты все об этом узнали, что я его привез зайцем, но воспользоваться им не пришлось. На этой станции хозяйничал сам начальник, и к нему в его хозяйство поступил этот двадцатитонный вагон, по праву принадлежащий только мне. Но у начальника много друзей и без меня, приятели у него, в основном, по выпивке. Я, правда, с ним никаких выпивок не имел, но имел счастье только разговаривать с ним, по виду и по разговору с ним я определил, что он мужик хорош в сторону свою, не прозевает и не упустит нового клиента, чтобы опоить его магарычом. Тут–то только я понял в чем дело и что я промахнулся крепко, не угостив его. Угостить мне необходимо нужно было его, в поселке подальше от станции я с начальником устроил небольшую выпивку с хорошими закусками. Пить чистой водки я не пил, больше всего употреблял ерш, пиво с водкой. На первый раз я сильно не обижался на свою неудачу, что не достался мне такой вагон, обиду больше всего имел сам на себя, что не умел обслужить начальника по этой истории, на могарыч купил я два литра водки, но зато после вагоны были мои, и я разъезжал по своим служебным делам взад и вперед по своим потребностям. И не только на станции Никольской начальник любитель водочки, почти все если не выпить любили, то любили брать взятки. Я со своей работой вращался по железной дороге от станции к станции и видел, как на станции Ходыжи нельзя сказать что любил выпивать начальник, но деньги от таких как я клиентов брал без всякого стеснения. Каждый приспосабливался к жизни только для своей выгоды, и кто как мог, на Ходыженской станции мне во что бы то ни стало нужно было любой ценой достать вагон, я узнал, что вагон двадцатитонный есть. Прихожу к начальнику и как всегда, вежливо с ним здороваюсь, но по его выражению и по тому как он ответил мне сквозь зубы, я видел как хочет он от меня поджиться. Из его разговора на счет вагона мне стало известно, что вагон предназначен какой–то военной части. Но я парень не промах, сейчас же вытаскиваю сто рублей, а в то время, в 1933 году, они имели ценность, и прошу его зачислить этот вагон за мной. Вагон был необходим под погрузку фрезы в Армавирстрой артель для ширпотреба, артель была коммерческая и на такие расходы не жалела мне денег. Тогда хозяин этой станции объявил, что вагон прибыл по телеграмме в район Туапсе в промысловую артель под фрезу, то, что наметил я, то и получил. Артелям нужна была не только фреза, доски но также клепка, которая по базарно рыночым ценам стоит 70 копеек, а по договору промсоюза по 35 копеек клепки метровки, входило 10 тысяч штук в двадцатитонный вагон, она лежала в Обезеховской под Ходыжами на складах, я про это узнал и зимою пошел туда пешим ходом. Проходил один лесом и за время дороги все время раздумывал, что меня здесь заставляет шляться? Деньги т.е. жизнь, которая в то время была ужасно тяжела, шел как раз голодный 1933 год. Люди жили по разному, в Майкопе в свободно торгующем магазине продавалось повидло и брали его желающие, стояла очередь. Я тоже стоял, поинтересовался взять себе. Повидло было грушевое очень вкусное, когда я подошел к стоящей очереди в массе, мне с предосторожностью сказали осторонитесь, мол, гражданин, что за опасность думаю, мне показали молодого человека без головного убора, в волосе его ужасно сколько было вшей. Я никогда в жизни не видал, чтобы каждая волосинка сохраняла у себя столько такой гадости, он так же ждал очередь взять себе повидла покушать, да неужели ему не хотелось жить так как жили люди, но его заставила обстановка голодного года. Я пришел в станицу Свободную впервые встретил там председателя артели, он как председатель из–за своей вежливости пригласил меня в свою квартиру, где мы договорились о продаже и о покупке на Обезеховской станции на складе его клепки. Договорились нелегальным путем 10 тысяч штук клепки он должен погрузить мне, а договор остановили на семь тысяч, он выписал в адрес мой счет на семь тысяч, из них мы с ним 3500 рублей поделили пополам, что и мне и ему в то время крепко помогало в жизни. Саботаж в то время процветал в полном разгаре, за килограмм зерна судят колхозника к расстрелу, словом жуть, что происходило в тех местах, а я боялся тюрьмы до без конца, а за наши дела тюрьма неизбежна, если докопаются. Где бы я ни был, воспоминание людей кто получил себе диплом и имеет постоянное образование, не покидало меня ни на минуту и мысль себе клал, что и мне необходимо нужно учиться, но чему? Не мог подобрать себе полезных путей, которые меня бы огородили. Черное море раскрывалось перед мной много раз, я видел ее берег при заре восхода солнца или на заходе ее, а луна перед морем блистала, показывала свою серебристую дорогу, я видел будущую погоду в высоте от нависающих туч от чего на море постоянно поднимался буран. Красиво море нет слов куда прибывают массы народа, то поднимаются вверх и бегом по дорожке друг за другом, то опять спускаются к морю полежать на раскаленном песку, где получше да поудобней загорать, все это делается на каком–либо общественном пляже. Отдыхает, веселится публика, купается на море то на короткое время погрузит свое тело в воду, то поплывет кто как умеет, были и такие любители кому хотелось навсегда остаться в истории. Я тогда уже ходил без головного убора, знал я, что это для меня есть новое, но не знал, что это начало моей идеи, я уже присматривался ко всякому предмету, особенно жизненно радостному, у меня явилась большая охота поучиться где–либо. Часто вспоминаю я свое прошлое время, молодость и детство даже никакого стремления к учебе не было, а сейчас да почти с того времени как переехал жить в город Красный Сулин, желание к учебе не покидает меня. В Сулине я немного кое в чем научился разбираться, хотя бы, к примеру, взять раньше, еще до переезда в Сулин не имел даже представления, что такое за текущая политика и только в Сулине меня научили, что это значит и что имела и имеет свою направленную форму. Работал я все по–старому на том же месте и все по–прежнему безо всяких изменений разъезжал по командировкам, связанным с моей работой. Были такие районы, где можно было попасть поездом, но больше всего приходилось ходить пешком, особенно в осеннее или весеннее время, на Кавказе в такое время стояла ужасная грязь и связей между станциями не было по железной дороге, кроме как узкие пешеходные тропинки между горами. В таких условиях находилась и станица Доховская недалеко от Ходжох, станица эта была в горах и имела свою артель леса, обрабатывала, заготовляла и выпускала разного вида сырье и продукцию. Я не раз бывал во всех горных близко здесь станицах и видел их жизнерадостные условия и как трудно было им жить, особенно Ярославская станица Лабинского района, в районе был построен кирпичный храм, но пойти успокоить свою душу помолиться старушке не было возможности, так как дороги, связывающей Ярославскую с Лобовкой, не было, а она им необходима, стояла глубокая грязь. Урывками от работы время в свободное я часто читал и интересовался передовицей газетой, всему этому меня учила первичная школа, и научила меня разбираться в людях. Народ на Кавказе не помогал строительству государства, а наоборот своими поступками политическими мешали. Так проходили дни, незаметно шло время в работе и все время приходилось попрошайничать, не только вагон, но и проехать было трудно, поезда проходили один раз в сутки, и случился со мной один раз случай. Из Апшеронки мне срочно нужно было уехать и все силы я ложил, прислушивался узнать как бы добраться, на мое счастье нашелся человек и указал мне какой поезд будет отправляться в Комсомольскую станцию. Я, долго не думая, с надеждой на свое счастье, пошел прямо к механику на паровоз. Узнав от меня, зачем я пожаловал, механик в начале как будто бы начал возражать моей поездке вместе с ним, потом посмотрел на меня и заинтересовался мной, пообещал взять и меня с собой. По пути пробега от нечего делать рассказывал мне кое–что об организации где он работал, я с интересом слушал его рассказ. У нас говорит он, собирались провести профсоюзное собрание, мы к этому предложению отнеслись холодком, короче говоря совсем не пошли, но когда нам предложили получать мед, мы с посудой пришли все в надежде получить обещанное. Тогда нам снова предлагает один представитель провести собрание, но мы об этом даже слушать не хотели, взяли побили всю посуду и ушли, какое мы сделали преступление, спрашивает у меня машинист? Мое мнение я высказал открыто по поводу их поступка, я сказал, что сделали вы нехорошо, вас просят приглашают, чтобы вы помогали, а вы не хочете, это хуже саботажа, за что вы можете поплатиться неприятностью. Пролет пролетел и очень быстро за любительскими разговорами, это мое первое знакомство с железнодорожниками Белореченского депо, которые меня давно держали как анализатора. Меня интересовало все во вновь прибывшую местность, я не мог, чтобы не посмотреть или не приглядеться к какой–либо новости или к наступающему с раннего утра дню, и что с утра обещает этот день. И интересовался я не только природой, и людьми, живущими в этих условиях, я не меньше интересовался, жили ни Кавказе больше горцы да кубанцы, которые из леса почти не вылазили, а в лесах у них были все богатства, свое собственническое и жили по–разному: одни жили богато, а другие бедно. Но на помощь бедняку пришла Советская власть, стали вводить артели, но богачам этой дорожкой не хотелось идти, не нравилась им такая жизнь и большинство их стали саботажничать. Раньше были кулачки, за которых я ранее писал, в основном, они строились у нас в деревне, а то и проходили между городом и деревней. И многие да можно сказать все богачи ими интересовались, интересно было посмотреть, как каких–то беззаветных чудаков гонят что есть силы. Этот случай был в Новочеркасске с Кривеньковскою станцией, а Антон Плохин он был житель нашего села, по вере беспоповец, и вместе с псаломщиком ехал смотреть эту картину. Антон настолько был сильным, его силе нет равных, сам поднимал сорока ведерную бочку, и большой был любитель кулачек. По всей любительской охоте на кулачки, он спросил разрешения у богача поехать защитить своих Новочеркассцев, конечно в сторону своей пользы никто из богатых и возражать не стал, и с помощью Святой Богородицы кинулся в середину этой драки на самого битка, с первого размаха своей сильной рукой сбил его с ног, тогда–то кривеньковцы под натиском новочеркассцев бежали без оглядки сколько есть силы. Раньше когда еще существовали паны, и богачи развлекаясь разными безделушками, как кулачками и тому подобными играми, но пришла Советская власть и на самом деле без шуток гонит богачей со своих прав, но они всячески стараются задержаться и мешать в развитии нового строя. Это не новость, но некоторым людям не нравилась новая жизнь и с жалостью о прошлом вспоминали многие кому жилось за счет чужого труда, я да и много других кто чувствовал волю и право на все то, что не имел раньше, были не согласны с мыслью и разговорами людей чуждых для нас, и не против были их изгнания с власти. Мы все в том числе и я, имеем полное право и наравне с человеком любой специальности или образования быть в одном обществе, или даже сидеть за одним столом, но чтобы пораньше я хочу сказать, они ведь жили за счет своих предков и считались с людьми только своего круга. Это было в революцию февральских дней, один солдат при власти Керенского по ранению пришел домой, дом его был расположен близко от поместья князя Воронцова и только к нему пошел солдат, чтобы устроиться на работу, он не возражал о приеме и принял его кучером самого хозяина. За время своей работы заслужил внимание у хозяина побывать на его пиру и там он посмотрел все, что он там видел и слышал от многих присутствующих господ, задался целью спросить у своего хозяина, где такое богатство он набрал? Воронцов такого вопроса никогда не слышал и не хотел слушать, но раз был задан вопрос, он ответил солдату, рассказал, что его прадед был в турецкую войну генералом и все это он завоевал у турка, ему это все досталось по наследству. Но у бедного солдата прадед сложил свою голову и никакого наследства не оставил бедняку солдату. И Советская власть крепла путем переустройства из старого на новое, и не только ликвидирует богача, но на помощь новому пришел стальной конь и гнал от себя все старое, особенно от него бежала соха и деревянная борона, да сеялка, которой мужик сеял зерно. Все это уходило в область предания, и все новое и новое приходило как плуг многолемешный, также и бороны сцепленные с сажалкой многорядной, и косарка комбайна. И люди почувствовали большую помощь со стороны власти на их физический труд и перестраивали, внутри своей постановки работы создавали бригады, звенья и колхозы. Я это все видел, старался много писать, как какой–то автор, криком кричу, как будто меня слушала сама природа, которой я говорил и себя в этом деле представлял как будто я какой–то лектор, иду по дороге, лезу через реку прохожу по лесам возле гор и попадаю на дорогу ту, которая была нужна. И дорога моя заключалась в нелегальности моей работы, покупаю по своей должности в Лазаревской артели доску и клепку, как и по закону расплачиваюсь с ним сполна, деньги он забрал, а доску не отправляет, для меня это большая неприятность до болезни, эта неприятность дошла до власти и до исполкома. На исполкоме разбирался вопрос в пользу мою, он передо мной этот председатель артели был беден, и решением вынесли получить обратно с Лазаревской артели причитающую мне сумму. За мною стали следить два молодых человека, один был в военной одежде высокого роста, а второй был в вольной одежде низкого роста, и в одном колхозе я с ними встретился, по всей вероятности этой встречи они ждали. И при встрече всякими выходами искали разговора со мной по части работы. У них была полностью подготовленная почва, якобы они работники райпотребсоюза и у них все есть, что требуется для лесной артели, есть белье, обувь, а также теплая одежда. В их разговор я вовлекся и сроду, вернее я последнее время ни с кем не пил, а тут вдруг сел с ними пировать. Еще больше меня они уверяли, что якобы они командировочные и в эту местность, и меня заверили бронью на билеты, и я был обеспечен до Белореченской, так и получилось. Сели в поезд и сейчас же пошли в ресторан вагонный выпить пива, сидели мы за столом, на нас почему–то, заметил я, все обращали внимание. но я не подозревал ничего, когда вернулись в свой вагон, я сейчас же лег спать на боковой верхней стороне, а против меня сидела семья добрых людей, и они не дали этим представителям возле меня полазить, но денег у меня на которые они надеялись, не было я их не получил. Доехали мы всей своей теплой компанией до бронированной станции Белореченской, меня будят эти люди, я ехал с ними в надежде заключить договор и посмотреть на обещанные материалы ими, но друзья мои оказались не теми, кем я предполагал. Тогда один из них пошел в ресторан, выпил кружку пива и отвернулся как будто бы по своим надобностям, поезд тронулся и он уехал с этим поездом. Я долго не думая сейчас же здесь при вокзале обратился в органы, заявил за их проделки и обещание мне товаров, их на пути как жуликов обнаружили и высадили, но мне они ничего не сделали, только и того, что своим пущенным никотином напоили меня пьяным, после чего я был искусственно крепко выпивши. А привычку свою прежнюю не бросал, сейчас же после всего когда мне сделалось в голове дурно, я своими догадливыми силами улаживаюсь спать, что меня и спасло. И только подробности о них я узнал после, когда они от меня отказались, я начал искать их следы как они мне говорили, я был в том же райпотребсоюзе, откуда они как будто командированы, там беспокоил людей, и рассказал им о своем деле и все поражались поступком моим, что я так легко доверился незнающим людям, и больше всего удивлялись каким счастьем я остался жив, когда им ничего не составляло трудного пустить меня между вагонами. После такого мимолетного и быстрого доверчивого знакомства, я всегда старался быть подальше от всяких таких встречающих знакомств, и если имел дружбу с кем либо, то только по своей возложенной работе. Далеко я себя показывал по своей работе своей ухваткой, а ухватка у меня была шахтерская, работу в шахте я любил, но не мог там остаться из–за своей малограмотности, в то время со своим понятием окружился я больше всего собственностью, хотелось себя показать перед другими. По своей профессии я попадал из одного места в другое и случайно встретился с представителем из Тбилисской конторы строительства Аллиевым Леоном Федотычем, я им заинтересовался, для меня он показался не так как другие прежние мои знакомые, для меня он стал самым дорогим другом, я по его достатку был меньше, но ему никогда не уступал за это он меня поддерживал в части своего намерения. Сблизился я с ним близко за короткое время, и откровенно делился и рассказывал за свое прошлое, где я был и чем занимался, в такой тесной дружбе с ним видел я, что он меня крепко уважает, любил меня он больше всего за то, что я не занимался всякими особенными старыми гнилыми привычками. Больше всего любил он русский язык и часто меня проверял в разговорах, я со своей стороны смотрел, как на националиста, он крепко был похож на стародавнего грузина, роста он был невысокого сам из себя фартовый, как и вообще все грузины любил похвалиться, и много мне рассказывал анекдотов за своих кацо. Я со своей стороны тоже про деревню писал и вообще много кое за что касался, он охвалял меня за мою способность, и скажет мне бывало: «Ты второй Карл Маркс пишешь очень много.» Да я писал и большую охоту имел сделаться писателем, я брал маленькие в были факты и старался их описать, за чем мне была дружба если можно было самому видеть такие природные богатства за которые на Кавказе не описать, это протекающие реки по над станциями, что там как писатель перед этими фактами не увидишь на этой черноземной местности.