Откудова я эту мысел узял, что таким стал
1966 год, 20 сентября
О земляках
64. Бога не одежда делает, и не пища с домом Бога делает, а Бога делает бедность сознательная. Ею никто не пользовался и не хочет делаться в Природе не имеющим, в недостатке, человеком. Разве нельзя будет оставаться в любое время, чтобы не было на тебе и у тебя? Это же не твоё, а природное, совсем другое — сделанное из сырья, как продукт, как товар. С чего строим дом и в доме живём — это уже хорошее и тёплое, уже не такое, как есть холодное и плохое.
А наше тело, когда не кушает и не одевается, что может быть от этого плохо и холодно? А мы уходим от этого в хорошее и тёплое, что нас одно время удовлетворяет, а вот в другое время мы это не получаем, и мы в этом мрём. Почему мы не спаслись в этом деле? 65. Значит не Богова дорога, которая делается всеми. А вот та дорога, которую нам оставил Бог, мы её не признаём и не хотим делать. Она без этого себя ведёт.
У Бога Природа без всякого имеющего богатства: он не имеет ни одежды, ни пищи, ни жилого дома. Как же ему приходится у этом у во всём жить? А он живёт и делает другому, обижено, забыто всеми, больному помощь: удаляет от него врага, человек делается здоровым, крепким, как и был. Вот чего это делается для нас.
Это дорога наша всех, не такая, как она была до этого дела. Это человек–завоеватель, Победитель в этом деле Природы, Бог Земли. Не заставляю Природу и не имею права заставлять, а вот хочу её просить, чтобы она хранила в этом деле. Это уже не человек играет в этом деле роль. Играет роль над человеком 66. Природа.
А мы все люди в Природе болеем и хотим дождаться от неё помощи: чтобы человек такой народился, опознал Природу и у неё научился этого делать, чтобы человек не болел. Люди эти, страдающие, допросились. Их — свои века проживать и заканчивать, особенно мы, рождённые в девятнадцатом веке. Разве Я один был такой со своим здоровьем? Со мною многие, да ещё какие, были люди! Я вам частично про них расскажу.
Особенно, по–моему детству, по всему нашему в деревне развитию, был ровесник Мартиан Семенович Полехин. Мы с ним были одинаково, начинали шахтёрский труд ещё у предпринимателя, у крупного хозяина Павла Василивича Мордина, 67. штатского советника: наверху уголь — на решето. Рубли в день зарабатывали, своей бедности помогали. За 15 верст ходили домой в субботу, а в воскресенье приходили, мешок харчей на горбу приносили для того, чтоб питаться. А потом по порожкам мы спустились в шахту, работали в лавах артельно: санки таскали, вагоны, гоняли Беллу — подземную лошадь. Всё время жизнь менялась. Особенно у меня через мою жизнь, которая взялась за это нам — нашему народу — доказать. Не одному Мартияну, а и Трофиму Исидоровичу, тоже Иванова близкому другу по работе в шахте, с кем не раз приходилось за столом сидеть, чарками поздравлять.
Всё это 68. делали, как будто нам нужно было. Мы не жалели сами себя во всём, но у нас отцы разного характера были. Платон Ильич Бочаров от нашего поступка не уходил, Конан Васильевич Бочаров. Это от нас были побогаче, но с нами — с парнями, как и я, — водились. И так он же поднимался, от наших шалостей не отставал, когда надо было чего–либо сделать, чтобы нашим мужикам того времени было нехорошо. Мы были такие все, знали друг друга. Особенно с нами водились Колганята: Ипашка — ровесник мой, с кем я в шахте плитовым на штреке стоял, его брат Кирюха. С Яшкою — был с нами всегда, ходил, играл нам на балалайку. Авраам Федорович Иванов, сын крупного хозяина 69. со своим кирпичным заводиком, к кому нашего брата не прировнять.
А деревня была тогда деревнею — кто, как, жил. И в то время богатели. А вот Иван Алексеевич он был по дружбе самой близкий от всех, но, как уже я про него написал, есть в рукописи, как мы с ним, пока он ещё не расстался. Леон Василивич Кобяков, Фрол Власович Кобяков. Их пока не пересчитаешь. Одне уже ушли с колеи в жизни своей, легли навеки в Землю, другие остальные хорошо знают моё это дело — я с ними встречался, вёл по этой части свой развитой разговор. Особенно Яшка Колган (ему в шахте выбило глаза, они сделались через шахту, навеки не видит глазами) хорошо он знает данное время, всех проживших мужиков, 70. Они, бедные, за своё всё лежат в мгле в могилах. Хорошо огороженное кладбище ни одному нашему человеку не отказало в его месте, всех мертвецов принимает за наше всё действие в Природе.
Нас родила Она, нас растила, но не воспитала в том Духе, в котором я себя. Меня звали между ими Паршек. Яшка хорошо меня по прошлому обряду знал. Не видит, а всего меня своими руками общупал и всем сказал: «Это, по всему выводу, всей такой работе, не принадлежит никому из нас».
Хотя у нас есть люди, как стал Яшка рассказывать про своего зятя — про Ивана Егоровича Слесарева. Он был мужик начитан, верил крепко Богу, молился, произошёл в баптиста. Нема — сгорел, умер, никто ему в этом деле, чтобы помочь, не помог. Мы его, как 71. всех наших, кого ты знаешь с друзей. Лежат Акил Гаврилович Полехин, Игнат Федотич Заярник — тоже по молодости себя спортил. А разве Карпушка, кто прожил по–над крутою Горою в садах, чего он за свою жизнь видел и чего он сделал в своей с трубкой табаку, с чем он не прощался, а курил крепко? Но зато он нам оставил своё племя — дочечку Настю. За Петра она вышла, долго тоже не прожила, он от чахотки умер. А разве мы не знали нашего Александра, вечно работающего в наймах с боку отца Сергея? Прожил, пропотел, потом так и умер, бедняга.
И поумирали все наши этого века. Но, чтобы остаться между нами таким, как остался я, Иванов Порфирий Корнеевич, согласился, со всего этого села — никто, ни дня. Ну, что теперь ты поделаешь с нашим таким народом, кто не жалеет сам себя, за своё сделанное дело умирает?! 72. Это смерть, которую в процессе всего мы на людях развили. Если бы не было меж нами уведено зависимости, мы бы так с вами никогда не жили тяжело, как мы с вами заканчивали свою жизнь. Те, за которых пришлось коснуться, а они были, жалко. Их не стало. Да, разве это только мы, люди, этого мы получили?..