Встречи Ю.Г. Иванова с людьми Учителя

• Беседа Ю.Г. Иванова с В.Л. Сухаревской и А.П. Афониной
• Беседа Ю.Г. Иванова с сыном П.К. Иванова Яковом Порфирьевичем Ивановым
• Беседа Ю.Г. Иванова с Анастасией Павловной Афониной
• И.П. Рябцев в гостях у добровольного общества «Истоки»
• О событиях, связанных с посланцем Вселенной и развернувшихся на Бугре 25 апреля 1995
• Дом Учителя
• События, произошедшие на Чивилкином Бугре 25 апреля 1995г
• Беседа Иванова Ю.Г. с Татьяной Ивановной Касимовой и Юрием Владимировичем Опрышко
• Встреча коллектива Добровольного общества «Истоки» с И.Я. Хвощевским, Т.И. Касымовой, Ю. Опрышко, П. Казновским
• Встреча коллектива Добровольного общества «Истоки» с Татьяной Ивановной Касимовой

Беседа Ю.Г. Иванова с Валентиной Леонтьевной Сухаревской
Середина 1980-х годов

В.Л. Сухаревская: Ответы. Да, был. В конце говорят, что надо Быковой ещё поучиться. Ещё, как бы сказать, практически набраться у наших учёных знаний. А кто такие учёные?

Ю.Г. Иванов: Тоже бывают больные люди.

В.Л. Сухаревская: Я считаю точно такие люди, как и все люди. Учитель практически нашёл эти качества, которые ещё нужны людям. А эти учёные — путём выдуманного, не проверивши на себе. Ведь Учитель каждое дело, какое б оно ни было, он его практически освоил. А это — всё так, как писатель написал красиво. Ко мне приезжали и говорили, что есть такие старые книги, в которых очень многому можно поучиться и научиться. Я говорю: «Ты их читал?»— «Читал».

Ты грамотный человек, но скажу тебе то, что нашлись в Природе такие грибки, которых Природа выбросила. Они исследовали историческое писание: как у нас анализ, во всём Земном шаре — Евангелие и Библия. К этому всему же плюс — ещё своего добавили. Это так. Только так. Ведь Учитель сто раз говорил нам, что написать можно красиво и говорить очень красиво, а попробуй сделать это. Дел никаких нет. Топчутся все, топчутся на одном месте, а дел никаких нет. Если бы с этой красивой писанины были какие–то дела! А кроме нехорошего, ничего нет. Что наука достигла на сегодняшний день да и всегда? Ничего.

Как Учитель говорит, кто дал право человеку хозяином быть на Земле? Кто дал право человеку лезть в недра Земли? Тянуть эти богатства, которые он туда не укладывал, а оттуда тянет? И что он хорошее сделал этим, что он тянет чужое, не своё собственное? Гибель. Всему гибель. Что же человек делает? Он сам не знает и сам не видит, что он делает. Задаю Учителю вопрос: «Учитель, неужели в Земном шаре нет единственного человека — того, который бы увидел, что мы встали, а кукуруза вся погибла? Полетели вчера вечером самолёты, а на сегодняшний день чёрные палки стоят. И всё, а кукурузы нет. И на сегодняшний день только надо химией. По радио слышим столько надо, мы дали вот такой урожай». А Учитель мне отвечает: «Валентина, я тебе говорил, что это Природа всё делает. В их это, собственных, всё планах. Именно потому, что человек не знает, что делает, и ему не открываются мозги, чтобы сделать хорошее для жизни. А когда родится этот человек, всё будет построено по–другому. Нет человека, ещё не родился на Земной коре, который бы указал путь жизни».

Много приезжало. Были всякие. Был один учёный заслуженный. Много знает по науке. Остальные соглашаются. Как будет оно завтра? Но не так будет, как сейчас. Идёт оно своим путём. Когда задала вопрос: «Учитель, все люди интересуются, война будет?» — «А до войны, что будет?» — Учитель развернулся и ушёл.

Всё равно подвёл меня к иллюстрации, где двенадцать апостолов, Дух над ними сходил, и говорит: «Валентина, а эти все на Земле. Все до единого. Но они сами себя ещё не знают. Но они являются самыми первыми. А потом будет по–порядку и двадцать четыре, и сорок восемь, и так далее и тому подобное».

Сейчас смотрю, люди стремятся, работают понемногу, но русла, направления точного не оставлено Учителем. Все плавают, как утка на Водах. Это ж тут, как начали выдумывать: один — то, другой — десятое, а тот — двадцатое. Я тогда говорю: «Да, для чего он оставил и написал эти двенадцать правил?. Да, хотя бы, мы по их шли. Да, хотя бы что–нибудь выполняли в этом плане». Это только исключительные есть те люди, которым на сегодняшний день полегче. А как было тянуться три дня в неделю не кушать, как тяжело было! Я не выдумываю, я по себе же понимаю.

В.Л. Сухаревская: Этот Сопроненков тоже рвётся, мечется. Я довольная за эти каналы. Бывало, поедем по этим правительствам с Учителем: из редакции — гонют, из Кремля — гонют, из онкологического, как приехали туда, увидели Учителя, на территории все кабинеты позапирали. Страшное дело. На площадке, где переходят с этажа на этаж, Учитель одну женщину из Душанбе принял.

Ю.Г. Иванов: У неё рак был?

В.Л. Сухаревская: Да. Всё равно она своим путём пошла.

Ю.Г. Иванов: Егоров рассказывает, что если кто умирал, Учитель иногда поднимал?

В.Л. Сухаревская: На моих глазах одного поднял. Умер у меня на руках. А, Хвощевский? Говорят, что его Валентина…

Ю.Г. Иванов: Расскажите, как он уходил?

В.Л. Сухаревская: Погода точно была такая, как сегодня. Ему было плохо. Спрашивали, предлагали Учителю: «Что надо? То или другое?» Сашка с Егором были здесь. С утра попросил молочка. Дала ему. Приехали ворошиловоградцы туда. Петровна тут была. Потом попросил сварить зелёного борща. У меня бульон куриный был. Сварила. Съел тарелочку борща. Яблоко мочёное съел. Арбуза ему захотелось.

А до этого всё мне говорил: «Валентина, сохрани моё тело как зеницу глаза своего». Я не понимаю, Юра, как это хранить. Я и подстилаю, я и обмываю, как умею. Что я другое могла сделать? Ничего. Второй раз подходит: «Сохрани моё тело как зеницу глаза своего». Выкупала его, уложила. И с Юрием ворошиловоградским поехала за арбузом. Петровна и Настенька говорят: «До тех пор ждал тебя!»

Мы поехали, а Григория нет дома. В подвале был хитроватый замок. Ничего с замком не сделаем, мы его и крутили, и вертели. И без арбуза ехать не хочется. Были до тех пор, пока он не явился и не открыл. Говорит: «Зайдите сюда». Какое, зайдите? Мы с этим замком возимся, понацеплял себе замков. Кому надо будет, подойдёт, ломом рванёт и вылетит твой подвал!

Поругала и приехала. Начала сразу мигом ему по кусочку арбуз давать. Арбуз такой удачный, такой хороший. Стояли возле кровати Настенька и Петровна. А с вечера Егоров массировал ему ногу, на трубочке играл, и Учителю очень плохо было. Я говорю: «Учитель, какое у нас положение, и столько собралось народа! Пусть тебе хоть спокойно будет». — «Пусть».

А потом в четыре утра десятого числа сказал мне: «Пусть не едут. Только ты, Валентина, приди, сама прими». Пошла, приняла всех, как сегодня принимала. Тогда слышу у Егорова за выдуманное им. Отвечала, так и тебе отвечу, что, может, было и так, но я не слышала. Спрашивала у Петровны, у Настеньки. Я уходила, то за тем, то за другим. Говорят: «Нет, не было этого». А зачем? Не знаю. Тридцать два года была, последнюю ночь лежала рядом с ним, как обычно. Я боялась от него уйти. Примостилась на стульях — может что–нибудь скажет.

Ничего и тут же вижу. Три раза он умирал. Как он меня учил, так я и делала, и дыхание делала. А на третий раз и водой поливала, искусственное дыхание делала, по–своему — как умею.

Но раньше приказал: «Если зимою умру, поставите меня, чтобы я замёрз. Похороните меня рядом с Ульяной Фёдоровной там, в Сулине. А если летом умру… Кто верил в это, что умрёт? Да ни одна душа не верила. Он был в таком состоянии… забрали его из больницы. Три ночи водили его, три дня на снег. Тут он ожил. Всё я выполнила.

Просил меня: «На тебя, Валентина, ещё одна обязанность — чтобы меня не потрошили». Природа допустила, что три дня… Положили его там и поливали водой трое суток день и ночь. Но тело не застыло, было свободное.

На четвёртый день власти узнали и как понаехали, и говорят, только потрошить. А у нас уже и справка была — всё Григорий сделал. Яшке сказали: «Хоронить». Он сказал: «Я буду в Сулине». Он вправе во власти отца хоронить. А мы кто? Никто. Он сперва согласился, а потом отказался: «Хоронить его не буду». Вот и всё.

Когда приезжали москвичи, и Учитель лежал трое суток, на секунду от него не отходили. Если я ушла от Учителя, то с ним был кто–то другой. В последнюю ночь я ушла немного уснуть, Петровна, Настенька сидели, и москвичи по очереди.

Москвичи рассказывали: то собака выскочила с Учителя, то… Не хочу всё рассказывать. Откуда это всё берётся? Меня оно поражает. Учитель есть Учитель! Учитель — Начало! Учитель — Конец! Учитель — Господин Вселенной! Везде видящий, вездесущий!

Кто говорит, что там Учитель стоял… Юра, зачем я буду говорить. А если придёт то время отчитаться? Откуда я взяла эту всякую чепуху? А по–другому думаю: а может они удостоенные всего этого? Я не знаю.

Ю.Г. Иванов: Власти разрешили там похоронить?

В.Л. Сухаревская: Мне указание не давали, где его хоронить. Его распотрошить хотели. Из исполкома были, из горкома партии были, с советов, и милиция была. А народу было — видимо невидимо. Ночами милиция ездила, чтобы мы не вытащили его тело. Меня тоже это поражает. А если бы вытащили, куда мы его дели?

В.Л. Сухаревская: Кого, к чему родила Природа. Вот Матвейка у Саши. До тех пор Саша старается его воспитать в этом плане, в этом Духе. А как это всё получится, знать никому не дано. Будет он тем, к чему его родила Природа.

Женский голос: Скажите, Учитель до последнего дня и обливался, и всё делал?

В.Л. Сухаревская: Обязательно. И в тот день.

В.Л. Сухаревская: Говорила Юре: «Есть такие люди, которые хвалятся, что Учитель то говорил, Учитель другое говорил и так далее.

А.П. Афонина: Валя, они не хвалятся. Как оно есть, так и говорят. Это не хвальба.

В.Л. Сухаревская: А я спрошу, Настенька, говорил ли что–нибудь Учитель, когда меня не было? Когда я за арбузом поехала или ещё куда–нибудь? Ничего не было сказано. А только ночью, когда я просила Учителя, пусть они уезжают, Учитель сказал: «Нет! Пусть они будут!» Поднял меня в четыре утра и сказал: «Поди, их всех прими». Приняла их всех.

Так они были здесь, и когда Учитель ушёл, и когда тело его вынесли. Были здесь, но такого не было. Когда уже поприезжали москвичи, тот: «Учитель один был», тот: «Собака пробежала». То ещё что–нибудь. Страшное дело!

А.П. Афонина: Над могилкой было какое–то знамение, кто–то видит, шары летают. А почему? А потому что, как он пишет: «А меня похоронили живого».

Женщина: Я тоже такую фразу слышала.

А.П. Афонина: Могу прочитать это в тетради. Игорь Хвощевский приезжал, спрашивал: «Как, вы, думаете, Учителя живого похоронили?». Все: «Как живого?». «Не знаю, почему я так сказал, «живого похоронили». Наверное, в тетради вычитал.

В.Л. Сухаревская: Дедусь, расскажи нам любимую сказку, (рассказывает сказку Учителя…)

В.Л. Сухаревская: Вы, девчата, как говорил поп: «Пойди, Иван, зарежь овцу». А Иван спрашивает: «Отец, а какую?»— «Какая на тебя смотрит». Он зарезал одну, другая смотрит… И всех порезал. Приходит и говорит: «Я порезал всех овец». Так и вы.

Когда я была в «Правде», меня пригласили, чтобы я на сцену вышла и рассказала, что знаю об Учителе. Когда шла, девчата мне говорили, ты что–нибудь напиши. А что я напишу? Я напишу, а там всё равно не прочту. И я запнусь, будто брешу. А что есть, то и расскажу. Пришла моя очередь, корреспонденты бегают, меня фотографируют. Джуна приехала. Джуна выступала. Вторая за Джуною я. И говорю: «Спасибо вам, москвичи, что не забыли меня сюда пригласить — колхоз, молхоз. Если пригласили меня в «Правду», то я расскажу вам всю правду». Меня за руку — и сняли со сцены. И всё. Сказали: «Вы здесь немного посидите». Села и сидела. И сказали, что этой комедии конец и разошлись.

Приезжаю домой, меня Учитель ожидает. Он, конечно, знал, что это будет. Только открываю двери, мне говорит: «Рассказывай Валентина». А что вам рассказывать? Я ж хотела, Учитель, рассказать правду, а меня выкинули, как г… Пришлось уезжать. Единственную женщину, которую я могла принять, да и не там же, а совсем под дверями, где эта женщина встала и пошла. Кто это мог заметить? Никто не заметил. Другого ничего не было.

Говорил: «Да, что б этот момент остался безрезультатным? Никогда и ни за что! На это придёт время».

Что ж они умные учёные не видят, что совершенно женщина неграмотная, хуторская, забитый человек и не выступит перед народом? Я только их поблагодарила, что меня пригласили и больше ничего. Хотела рассказать: «Учитель, я же раньше, хоть что, кто и говорит, ты меня знаешь, что я не здорово подключаюсь под всех. А с 54–го года я тебе, Учитель, говорила? Я первый раз сказала, потому что ни одной поездки не было, с которой не поехала с тобой в Москву. Все похождения знаю: куда ходили, куда обращались, какие ответы получали. Дали бы, я рассказала б всё, какое у меня отношение. Если бы не рассказала вовремя и меня — вэк, и нет.

А уже космонавты? Что вы? Чтобы я могла космонавтов применить к людям? Никогда. Совершенно такие простые они, отважные, но очень простой народ.

В.Л. Сухаревская: Вот это, о чём здорово пищат и говорят: если бы все люди были бы и сказали за это всё, что экстрасенсы находят. Для вас понятно. Вы меня поймите правильно. Что хотят: и помассажируют, и поставят на место. И известный отрезок времени человек имеет у себя лёгкость, но этот человек должен иногда над собой работать. У нас самый тяжёлый человек за столом сидит: у неё нет места, где б оно не болело. Надо было собаку ищейку пустить и сказать, чтобы она нашла то место, где не болит. За руки возьми — болит, за нос возьми — болит, за уши возьми — болит и вылечить не может. Сейчас ей хорошо. Посмотрю её утром, и может ехать — у неё поезд 111–й.

В.Л. Сухаревская: Можете остаться ещё на один приём. Женщина уехала. Приняла её, но надо же и самой работать — потом всё останется опять на своём. А эти экстрасенсы цену люди себе набивают, и такую большую цену! Не хочу сказать, что не помогает. Но в действии ничего положительного не остаётся. Чтобы было снято на 100% и больше не возвращалось, такого нет. Может, им открыты ворота, поэтому они понимают? Я не знаю.

В. Сухаревская: Есть у меня внучка. На неё пока обижаться не буду. Может, и здесь я обижаюсь напрасно. Что с ним будет? Хотя бы не пил бы.

Ю.Г. Иванов: У меня такой друг есть: он и пил и курил. В последнее время стал сдерживаться. Он смотрит уже четвёртый год, как я купаюсь, обливаюсь. Всё смотрит на меня и для себя уже решил. Но когда почитал Идею Учителя, кое–какие вещи, он говорит: «Ты знаешь, я ещё лет десять к этой системе близко не подойду». Не потому, что он не хочет, а потому, что он боится, что возьмётся и сорвётся. Люди есть такие, которые за компанию занимаются. Потом год, два, три проходит, глядишь: «Да, так. Обливаюсь, купаюсь». А есть ребята, которые постоянные.

В.Л. Сухаревская: Он откровенный мужик и говорит по совести.

Женщина: «Потому что он знает: если возьмётся, то будет до конца идти».

В.Л. Сухаревская: Учитель ясно говорит: «Поставил задачу перед Природою, обещание: Если женщина пойдёт, я должен, разуться и идти босиком». А когда эта женщина пошла, я открытой душою скажу, что плоды не мои — Димкиных и Надькиных неприятностей, а плоды Учителя. Я задания никакого не ставила, никаких обещаний. Если бы я поставила какое–то обещание, то это равносильно — выкопать яму и живому зарыться, если не выполнить это перед Природою и Учителем. Учитель два раза не говорит, один раз: «Вот «Детка», двенадцать пунктов».

Хочешь — выполняй, хочешь — не выполняй. Ж… твоя — куда хочешь, туда и неси. А другого пути нет. А что ты так смеёшься? Я говорю, как есть. Если в смычка играть, — то не получиться. Другой говорит: «Я постепенно, я потом. Я приеду домой…». Другой человек приезжает — прямо с ходу. Ты знаешь сына и отца с Ворошиловграда? Подполковник?

Ю.Г. Иванов: Нет, не знаю. Я слышал — Вы говорили.

В.Л. Сухаревская: Они приехали втроём: мать, сын и отец. Пить — пили, курить — курили. Учитель ещё был в теле, дал им такое задание: «Я вам скажу одно: «Вскоре бросите курить, пить, принесёте образ жизни свой в человеческий, я вас приму. Если вы этого не сделаете, зачем вы мне нужны?» С ходу, в эту же минуту оба принесли всё из карманов, вплоть до спичек. Кидали в печку, и поныне они не курят. Неприятности мы сами кое–где делаем, А другой говорит: «Ладно, Учитель. Примите — я постепенно». Как пошёл на «постепенно», дела не будет.

Ю.Г. Иванов: Как тяжело с людьми здороваться.

В.Л. Сухаревская: Вот эти ростовские ребята. У одного отец начальник авиации — сейчас на пенсии, а у другого отец начальник железнодорожной станции. Я говорю: «Миша, пойди, договорись с мамулею, пусть она приготовит обед», а отцу скажи: «Папа, мама приготовила обед. Хочет, чтобы мы вместе все пообедали». — «Я, — говорит, — всё это выполнил, а отец из дома уходит и не видит меня, мои действия, что я дома сижу». Парень — двадцать восемь лет, институт окончил, всё, как надо, здравомыслящий. Рассказывает, что пошёл туда, где он на общественной работе работает и говорит: «Папа, мама пригласила, чтоб мы все вместе пообедали». — «Сейчас, погоди». Выходим, и тут идёт один мужчина, другой вояка. Я одному говорю «Здравствуй», другому говорю «Здравствуй». Как взбесился мой отец, как бросил меня, как побежал вперёд. Обед наш этот не состоялся. Мама старалась приготовить обед и вместе сесть покушать. Нигде и ничего не получалось. На этом — всё.

Так вот Учитель говорит: «Будьте осторожны. Враг такой на сегодняшний день ещё силён, что с ним бороться очень, очень трудно». На каком бы он не жил этаже, а выше от него живёт сосед по квартире. Друг другу гадости делали специально. А может, и не специально, а как поссорятся, то человек думает, что это специально. Залитая была квартира. Говорит, что до того неприятно, сколько лет мы живём, как звери и как враги.

А ты, говорит, сделай так: стучись к ним. Порядок такой: когда он идёт сверху, а ты идёшь наверх, он тебе должен поклониться. А ты делай, как бы ни было, как бы ты с ним ни встретился — в эту сторону или другую сторону — а ты должен сказать «Здравствуй». — «Да, как, же так, Учитель?! Да, он не ответит». — «Совершенно верно. Но ты постарайся сделать с врага друга». — «Да, нет, Учитель!»— «Учитель тебе говорит один раз. Два раза не повторяет. А потом пройдёт день, два. Тебе ничего не нужно от него, а ты пойди и скажи: «Нет у тебя там, друг, пары таких гвоздей? Дай мне. Мне это нужно». Ну, Учитель пример приводит, а может быть, он придумает ещё что–нибудь другое. Вот он тебе, если есть, с удовольствием даст. Пройдёт ещё известный отрезок времени, ты возьми эти гвозди, понеси ему, поблагодари. Всё будет по–другому. Всё это так и получилось: то ли гаечный ключ для машины у него спросил.…..

…всегда в том, что ты не виноват, а, как–будто, ты виноват. Забери всё на свои плечи. Это когда Учитель меня послал на хутор, чтобы пошла я в каждый двор — кланялась и просила прощение, а я ему говорю: «Учитель, а я ни в чём не виновата». — «Я, — говорит, — тебе сказал». Повернулся и ушёл. И что ж, мне пришлось делать? Как приехала от самых путей и во всём хуторе в каждый двор приду, поздороваюсь и извинюсь, и попрошу прощения. Ещё встану на колени: «До свидания, извините меня», ещё раз прошу прощения. Иду, где моему мужу сказали: «Иван Михайлович, а Леонтьевна свихнулась, с ума сошла: ходит в каждый двор извиняется…

А потом он ещё мне сказала: «Может, какой–нибудь нищий к тебе придёт, ты ему не пожалей, ты уж дай». Когда я это сделала, утром проводила мужа на работу, слышу, собаки гавкают. Был хутор не заезжий и не проезжий в зимнюю пору. У нас как осень у каждого должно быть всё в доме от и до. Если что — только идти на работу, если, в крайнем случае, чего–то не хватило. А так заготовка у нас вся.

Слышу, собаки гавкают. Думаю, господи, да кто же в хутор к нам пришёл? Я мужа проводила, его уже не было. Выскакиваю — идёт здоровый дядька, дубинка у него в руке, собаки на него гавкают, в зелёном старом плаще. Говорю: «Что вы хотели? Вы к кому?». — «Да, я — говорит, — по железной дороге еду, у меня не хватило на билет. Я пришёл в хутор попросить». — «Я же сейчас вам дам». Побежала, схватила, сколько смогла — в то время я была дама состоятельная. И всё. А потом, думаю, гляну, а куда он пошёл? Я выглядываю, а его нет. Так, Учитель сказал только года за три перед уходом, что это был он.

Так что, если мы будем гордецы, пополнение нашего знания к нам не придёт никогда, а будем, как утка на водах. Не понимаем, что мы делаем, а только хотим сделать: «Да, вот, мне надо это знать, да, почему это так», — «Да, почему это не этак»и т.д. и т.п. Нет, девчата, не так дело обстоит. Дело обстоит меньше всего.

А ты знаешь, как приезжают сюда: и по Миру летают, с Матерью Божьей общаются, и с Христом ведут речь. Мы с Настенькой сидели, слушали — нам было очень страшно. Потому что такой народ к Учителю, когда приезжает, так он меня пригласит и скажет: «Накорми, уложи их спать, а утром накорми и тут же проводи, чтобы их не было. Пусть летят, откуда прилетели». Здесь кого хочешь, перебывало. И так я просмотрела всех–всех. С этими природными, нужными знаниями я ещё не встретила никого. А об этом парне, что был недавно, о котором я вам говорила, летает по… Как это называется?

А.П. Иванова: Летающие тарелки?

Ю.Г. Иванов: Тонкие сферы?

В.Л. Сухаревская: Нет. Вот эти планеты всякие. Ну, бог с ними. А то мы тут пробрешем.

Женщина: Мне здороваться не трудно, я здороваюсь, а вот моё брехунство мне мешает.

В.Л. Сухаревская: Но если по делу — это одно. А если на кого–то — то другое.

Женщина: Нет. Не на кого–то. Вот так, без толку иногда скажу, а не то скажу, опять.

В.Л. Сухаревская: Милая детка. Ведь только по делу — оно и скучно жить. А когда ещё надо — с юмором. Я с Учителем была, и то Учитель просил меня: «Валентина, ты что–нибудь там — того». Я что–нибудь и пущу: вспомнишь детство, вспомнишь, что родители говорили.

Первый мужчина: Немощный. Силы не даются. Может, мало голодал? Ты не почувствовал ещё? Потом придёт.

Второй мужчина: Этих людей ведёт Природа. Вы работаете. Ещё не пришло то время. Если нужно Природе, чтобы они остались без потребностей, такое условие создастся. А не тяп, ляп!

Первый мужчина: Горе от ума называется у нас. Вы помните? Конечно, помните с Казахстана Анатолия Фёдоровича, который на велосипеде приезжал?

В.Л. Сухаревская: Прислал он письмо. И я ему письмо написала. Со 2–го декабря он начал и кончил он в конце января. Он всё это в поздравительной открытке поместил, что «чувствую себя хорошо, спасибо Учителю». Я ему письмо написала: «Поучи нас. Начало, и в каком плане ты это всё выдержал два месяца». Поверить я никогда не поверю, что без воды 60 дней. Маленькое изречение у Учителя в тетрадях, частое повторение, что «человек от себя не уйдёт». К чему он родился, то он и получит. А руками взять никто ничего не сумеет.

Да как глянешь на этого мужика! По виду — равных нет, по делу — равных нет. …. Передовая линия и полностью дивизия! А жизни то, братцы, нет. И взять её — руками–то не возьмёшь! Часто мы задумываемся обо всём этом. Как говорят: «О! Да, что я? Вот тот — не такой. А я — лучше его». И т.д. и т.п.

Вчера был сын Учителя, и тот мне говорил: «Да, неужели я не мужчина, когда вон, рядом, Бог знает, какие, с ними живут? А со мной…» Я говорю: «Не смотри, что заштопаны рукава, смотри ухватка у них, какова». Они же родились ко всему этому и уже семьи имеют. А ты, что это говоришь: «Кто тут я? А?»— Тут Яшу учу: «Береги Ирку. Живи с ней». — «Ты, как Петровна», — он говорит. — Я говорю: «Петровна тебе так сказала, и каждый так скажет. Кто мог отменить решение своего отца? Сколько сейчас у тебя денег, хоть ты мне скажи?» Он мне назвал эти деньги. — «И что ж ты назавтра думаешь?»— «Да ничего. На пенсию буду жить». — «Ты же не привык на неё жить. А теперь эту привычку, как–то трудно сопоставить, что можно жить и на рубль, а можно жить и на копейку. Вот, как хочешь, так меня и понимай».

Схватится и бежит. Куда ты от меня бежишь? Ты же от меня никуда не убежишь. Доводи дело до конца. «Да, вот, у неё внук». — «А ты что, как её брал, не знал, что у неё внук?»— «Вот ехать мне надо, сандалии покупать». — «А кому?»— «Моему внуку». Своему же внуку едите покупать.

И всё равно останавливаешься на этом моменте, где был один из пророков Ион. И когда Господь послал их проповедовать — а в то время всех же убивали — он решил уйти от смерти. Подбежал к морю — корабль стоит. Он в него схоронился да и пошёл. А корабль отошёл от берега на известное расстояние, поднялся шторм, буря и перекидает этот корабль. И тут все в недоумении: Что? Как? Была погода, а почему так случилось? Кто у нас посторонний на корабле: Да тут, говорят, дяденька сел. Нашли его — где–то в трюме с продуктами лежит. Его размахнули, и за борт. А сами завели руль и поехали. Погода восстановилась, всё стало хорошо.

Ага, теперь там поплавает. Откуда ни возьмись, кит. Раз, и проглотил его. Доплыл до берега этот кит и умер. Что ему оставалось делать? Оставалось ему идти проповедовать. А была такая погода — всё жгло. А он, как сам понял, и как ему далось свыше: «Что ж, надо идти говорить людям, чтобы сами не кушали трое суток и скоту ни пить, ни есть не давали, во имя того, что всё горит». Послушал его народ: никто ни пьёт, ни ест от малого до самого старчества. Рёв скота, овцы, свиньи, куры — всё кричит. Никто ж, никому, ничего не даёт ни есть, и пить.

А сам сел под куст и смотрит: а как же этот город будут погибать, гореть? Всё сгорит. И куст его загорелся, где он сидел под кустом. Подходит к нему, всё простил. Простил то, что он убегал от смерти. Простил то, что без ведома всего свалил на находчивость — а эта находчивость не от него самого, а свыше она была голосом Марии — что своей проповедью уговорил народ, который послушал его. Всё это осуществилось: не ели, не пили. И людям всё простил, стало всё хорошо.

Так что он всё то, что делал, он и сам не знал, куда он шёл, и что он делал. Он, дескать, подумал, что всех пророков и апостолов убивают и его убьют. А я уеду, схоронюсь. А ведь, как Учитель говорил, «от своего не уйдёшь и Природу не обманешь».

Я же говорила: «Родненький Учитель, ну за что эти два дурака грызутся? Приехали на хутор, я бы налила им по лоханке борща. Они, пока сожрали бы, да и договорились насчёт воссоединения или насчёт войны». А он на меня так строго посмотрел, что я вот вижу его взгляд, Учителя: «Да, Валентина! Не так же дело обстоит. А посреди кто?» А мне куда деваться? Некуда деваться. Надо было говорить: «А посреди Учитель — Свят Дух».

Так, чья будет Победа? Только Свят Духа. Да, может ли капитал подчиниться соц. строю, и наоборот. И тут же Учитель говорит: «Когда ещё не было Земли и Неба, всё ж тогда летал в обитании Дух». И где ж этот Дух? Он же оплодотворился в человеке. Сейчас вот мы обедаем, а он смотрит на нас, дураков, кто хочет поменьше сожрать, а кто говорит побольше, а третий сидит и говорит, да буду есть я, сколько хочу. А где здесь правда? Никто ничего не знает. Но слова Учителя: «Коль у тебя пребывает Дух той истины, то в плане твоего воздержания от пищи не теряешь сил, не теряешь тело. А коль человек теряет всё это, у него не хватает этих сил, которые даются свыше».

А.П. Афонина: Чулки, штаны, рубашка, платье, платок; и сверху покрывало, ещё тюль.

В.Л. Сухаревская: Нет, голубой подспод, а тюль сверху.

А.П. Афонина: В тебе будет сила прибывать, не будешь кушать, уже работу — в сторону. Как Учитель говорил, что «не будешь кушать, не будешь работать». Это его слова.

Женщина: Значит, когда голодаешь, лучше не работать?

В. Сухаревская: Ты же ничего не сделаешь. Ты хотя бы согласно «Детки» что–нибудь делала. А ты уже лезешь: «Не буду работать. Коммунизм буду ждать».

А.П. Афонина: Это будут только заслуженные, заслуженные и ещё раз заслуженные. А не тот, кто попало.

В.Л. Сухаревская: Этот мальчик — наш, надеемся. Потом ещё один внучек. Принимает Учитель и говорит: «А где ты их понабрала?»  Я и говорю: «Они сами народились, Учитель». Эта Тамаркина, этот Галькин. Идёт дело хорошо, как будто бы до самого института. Поступил в институт, а тот маленький, примерно лет на пять, на шесть меньше его. Не знаю, в какой он класс сейчас ходит. Тот щепетильный, брюки по швам, и в институте на четвёртом курсе запил, на пятом курсе стипендии лишён, на шестом курсе в декабре месяце уже не посещает занятия, женился и тут же заваливает шестой курс. Как эти родители ни бились, что они только ни делали, как они к этому всему относились с душевной болью, как родители. Отец заведующий поликлиникой, мать — завуч ни год, ни два, а уже двадцать шестой год. Что делает? Кругом ходатайства. Дали ему академотпуск, в этом году он должен заканчивать шестой курс. И пьёт. Ты мне не родитель, высказывал. Давай, мне принадлежащие деньги. Я женился, мне подарили. Как, какая перестрелка. Хотя меня не слушаете, всё равно приедете сюда. Я ему сказала, что не путайтесь об его женитьбу. Скажет: «Я на любимой хотел жениться», — а вы влипли со своим. Пусть, на ком хочет, женится. Свадьба. Я же не выдумала. Если бы это в историю и потом не вошло? А я всё хоронила, хоронила. Я не могу схоронить. Он сидит передо мной и говорит: «Ну, что мне с внуком делать?». — «Не трогай. Не послушаешь меня, попомни моё слово — погиб внук, погиб ты». Он целиком и полностью будет ссылаться на то, что там дед с бабкой обеспечат, и мы — как бароны. А я от ворот поворот дам. Как мне будет ни тяжело его выбрасывать отсюда, но всё равно выброшу.

А Учителя было слово: «Валентина, Игорь и Олег — наши». Ни на одного внука не указал, кроме как на этого Яшку. Безобразник, пьяница, а на него указал. И больше ни на кого — ни на внуков, ни на правнуков. Думаю, Господи, может и действительно, проспится, пропьётся? В общем, ничего я не знаю и не понимаю. А как ночь придёт, не выходит он у меня из головы. Как будто оно моё имя родное. Как будто бы оно должно быть моё чужое.

Беседа Ю.Г. Иванова с В.Л. Сухаревской и А.П. Афониной

В.Л. Сухаревская: Больная, плюс болезнь у неё шальная. Нет, сидит же и говорит: «Не больная. Я хочу знать — не положено ли мне? Хочу знать, к чему я принадлежу».

Женщина: Валентина Леонтьевна, я ж не так спросила. Я спросила: «Как это можно знать? Или нет?

В.Л. Сухаревская: Не надо.

Женщина: Не надо, значит, и не надо.

Сухаревская В.Л.: Ваше дело — выполняй «Детку», проси Учителя. Мы долго в этом плане разговаривали, ночь провели с вот этим человеком. (указывает на Ю.Иванова) Он не дурачок. Не думай, что он шальной сюда приехал — всё хочет знать…

А.П. Афонина: Можно сказать про Петра Матлая? Он всё хочет тоже знать, что он за человек? Кто он в Учителя Идее находится? А я возьми и скажи Учителю: «Учитель, вот он хочет знать, что он за человек». А он говорит: «Если я ему скажу, он от страха же умрёт».

Женщина: Я не хочу знать. Я не в том смысле спрашивала. Я свои чувства и мысли словами не умею высказать. Мне об этом очень часто говорят.

В.Л. Сухаревская: Очень хорошо, что ты не умеешь это делать. Это ты хорошо делаешь. За это я тебе поставлю пять, пять и семь плюсов. Понимаешь, чтобы не было этого «хочу» и чтобы жила, выполняла потихоньку, потихоньку, потихоньку. И чтоб дальше своею дорогою шла. Как будто бы все спрашивают, от чего Учитель умер? Почему это он должен? Сейчас его нет, а мы должны то–то и то–то делать?»

Когда у меня случилось с этим Димкой горе, когда случилась эта беда, Настенька мне говорит: «Валя, Валя, с Димкой плохо». Я говорю: «Ой, Настенька, плохо–то, плохо, но мне–то что? Я пойду, узнаю. Глаза–то нет у человека. На бумаге права–то нет, понимаешь ты? А человек третьи сутки пошёл без реакции. (На хутор приезжал молодой человек, у которого пропало зрение. Валентина Леонтьевна его приняла и после этого несколько дней за ним ухаживала. Вышло около стакана гноя из глаз и парню было плохо. Но потом пришло выздоровление. Примечание Ю.Иванова).

Кто пришёл на встречу в такую трудную минуту? Ты, или ты? Или вот Юра? Да, пришёл навстречу Учитель ко всему этому. У меня были в этом году таких три жестоких случая, о которых даже подумать нельзя. А получил их тот, кто и не думал. А дала ему адрес врач московская — глазник, где назначила ему через три недели операцию. И сказала: «До операции ещё три недели, ты езжай туда–то, туда и туда». А композитор рядом тут был, не дался. Значит, этому человеку не положено получить этот духовный дар от Природы. И в самую тяжёлую минуту Учитель помог. Я уже думала, что я последние минуты здесь. Если медицина оставляет, значит так положено быть. Мама пишет телеграмму: «Не будет моего сына через два дня, то буду в розыск через милицию подавать».

Сколько я делала, но такого жестокого случая у меня не было. Как я не буду благодарить Учителя? И как я не буду говорить народу об Учителе? Если корысть, какая у тебя, не обращайся к Учителю. А если вот такое? Настенька видит такое: «Ой, Валя, Валя! А что ты будешь делать?» Ну что я буду делать? Как есть. Власти и права нет у меня, лазить человеку в глаза.

Сейчас вот собираемся, толкуем, говорим. Позавчера я была на курганчике Учителя, приходила Рая, говорила: «Леонтьевна, Леонтьевна, просто сама себе ладу не даю и хорошо понимаю, что в этот период времени стоянка». Это уже в 1987 году начало действий. 1989 год — будет обнародован Учитель, и ничего не сделаешь.

Женщина: Почему не соглашаются? Ну, не хотят они. Боятся что ли?

А.П. Афонина: Деньги надо им.

В.Л. Сухаревская: Я каждому говорю: «Миллион — я не могу, а на полтысячи рублей согласна». Подумай хорошо, я тебе и этот курган, и эти точки, людей, и вот эту дорожку, балку, перекладину… Но это надо художественно всё оформить, и покрасками, и под цветами… Это должен только специалист. Но не обязательно с этой фотографии сделать. Можно по–моему эскизу. Я неграмотная женщина, я бы только намётку сделала, как это сделать. Знаю, что большая работа, очень большая.

Женщина: Неужели нет человека, который может сделать?

Сухаревская В.Л.: Человека? Очень много. Но никто не берётся за это дело. Каждый только скажет: «Как это можно? Надо же это увидеть! Надо же фотография!»— Ладно, не фотография. Я говорю: «Чивилкин Бугор, внизу речка, мостик, вербы сюда, вербы сюда, тут хатёнка. Если хочешь, в этой стороне поставь хатёнки, как действительно оно есть. Идёт Учитель с вот такою головой, чёрные трусы на нём, и за ним идёт там множество народу». Это же не выдуманное. Это было 25 апреля в семьдесят восьмом году. Это было всё вот так сделано. Нарисовали Чивилкин Бугор, а он не туда свистит — Бугор и всё. А действий–то нет никаких. Ни одного живого там нет, ничего. Вы меня извините, вы грамотные, умные, а я...

Ю.Г. Иванов: Пока человек сам не будет выполнять, стремиться, хотя бы выполнять… Ну, что, вот, сейчас Горбачёв? Если бы он обливался, если бы, допустим, поголодал бы, тогда, может быть, он по–другому на это всё дело смотрел.

В.Л. Сухаревская: Почему мы должны упереться на того человека, к которому ласточка прилетела первый раз? Почему это Горбачёв? Я бы сказала спасибо Горбачёву, что он, даже, посланник свыше. Если был бы не посланник, давно бы ему — хук! Одни пьяницы в рукопашную дрались. У него есть желание, порыв любви.

В.Л. Сухаревская: Тяпала я помидоры, слышу Учителя голос — он под яблоней стоит. У нас эта яблоня отпилена здорово, она была роскошная, здоровенная. И говорит словами: «Матушка ты моя Природа! Да, ты ж меня родила! Да, дай мне, ты, силы и терпения». А сам до тех пор плачет! Я остановилась и слушаю, что он приговаривает: «Да, дай мне сил! Да, дай мне этого терпения да пройти этою дорогою, на которую ты меня поставила и послала идти!» Тут он вскоре переплакал и пошёл.

А и я думаю: «Спросить, я…», — и ушёл Учитель. Я у него не могла спросить этого слова. А сама по–бабьи — я ж неграмотная дура — думаю: «Мать Природа ему на ухо сказала, что мне надо здоровьем заниматься», и здесь он говорит: «Ты же меня, Матушка Природа, родила. Дай мне силы, терпения пройти по этой дорожке и стать на этом пути». Думаю, да, откуда же эти Божьи Матери понабрались, когда он родился от Всемогущей Матери Природы? А теперь и Казанская, и Рязанская, и Смоленская. И каких только Божьих Матерей? И все ходят, кланяются, свечки им ставят. Откуда они понабрались, когда он всегда задавал такой вопрос: «Когда не было Земли и Неба…

А.П. Афонина: Когда не было Света и тьмы.

В.Л. Сухаревская: Нет. А была только тьма, Света не было, то летал же там Дух. И где же этот Дух? Он же оплодотворился в человека. Где сейчас неумираемый наш Учитель? Вот тут стоит и слушает. Но прошу вас всех: где–то я не так сказала, но не прибавила от себя ничего. И прибавить не имею права. А вы теперь понимайте. Не скажу, что это истина, не истина, это — правильно, а это — неправильно. Я готовая. А теперь вы смотрите, как это всё происходило и как оно происходит на сегодняшний день.

Но на сегодняшний день, ушедший его, где было сказано: «Сохрани моё тело как зеницу глаза своего». Трижды последний раз очень строго он мне сказал в этот день, как уходил. Очень строго. А потом: «Тело моё — ваше тело! Дело моё — ваше дело!» Но чтоб конкретно было кому–нибудь, что–нибудь указано — нет. Слышу, много берут на себя того, чего не было. Пусть меня здесь не было, так была Настенька вот эта и Петровна. Не отходили ни на один миг. А наигранного и выдуманного нет.

Мужчина: А вот ещё я слышал, как серьёзное мероприятие какое–то, экзамены сдавать или там, так желательно попросить Учителя.

В.Л. Сухаревская: Обязательно надо попросить Учителя. Обязательно не есть и просить Учителя. Что ж вы думаете, как у Димки глаза? Сама вижу, у него очень плохо. Тут Настенька не может тоже выдержать и говорит: «Ой, Валя! Да, с Димкой так плохо». А я только и думаю: «Сейчас приедут и меня заберут». Вот стоило бы матери согласиться, как мы слышим эту: телеграмма. Дала б она её в Свердловск, сказала бы, где он есть. О! Димка лежит без глаза, а Валентины уже и нет. Так, что же, Валентины ли это труды? Да, это всё его труды, вся защита, вся помощь, вся надежда и любовь. Ещё Валентине нужно вот тут побрехать.

Мужчина: Ещё вопрос. А терпение — со вторника?

В.Л. Сухаревская: Да. 108 часов мы и держим на сегодняшний день. В общей сложности 108 часов в неделю получается. Если не чувствуется, что может человек, можно один день не есть 24 часа. Это — как оно идётся. Я вам говорю: мне всего труднее. И так бывает в то время, как покушаешь, преждевременно потянешь, когда жратву готовишь. И думаю: «Да, прости меня, Учитель. А если хочешь, накажи меня, как ты сам знаешь. Но не могу! Не могу! У меня уже терпения не хватает!»

Женщина: Лучше не пробовать.

В.Л. Сухаревская: Да, как же я не буду пробовать? У меня столько людей за столом сидит. Я вот пересолила борщ — сегодня ели — а мне уже нехорошо. Не волнуйтесь, что съели. Что вы в 2000 году будете есть?

Ю.Г. Иванов: Ещё вопрос по тетрадям Учителя. Когда он их начал писать?

В.Л. Сухаревская: Я дам тебе прочитать письмо главного врача, где он дважды был у него по четыре года. Очень много тетрадей он оставил там, где всё снято и находится в органах КГБ. Как Яша приедет, я у него спрошу, сколько забрало КГБ у Учителя здесь тетрадей. Знаю, что больше мешка. Ещё изъяло Ростовское КГБ у девчат в Ростове, московских. Всё переправили в Ворошиловградское КГБ. Другого я не могу вам ничего сказать.

Ю.Г. Иванов: Слышал, он тетради, стоя, писал? Нет? Сидя?

В.Л. Сухаревская: Исключительно, стоя. Только, стоя, где бы он их не писал — дома или здесь. Он сидел немного тогда, когда ел.

А.П. Афонина: В последнее время и ел на ногах.

Ю.Г. Иванов: А он говорил, для чего пишет тетради?

В.Л. Сухаревская: На будущие грядущие годы, для Истории Человечества. Потому что это, которое было, всё ушло. А Новое Небывалое оно идёт. Как я уже вам сказала, что для нас это является, как будто бы, неправдоподобием. Привела пример. Вот это, вот часы, которые в неделю они остаются безо всякого ущерба… Что Бог его знает, как оно было, и как оно будет. Никто ничего не знает, и знать не можем…

Ю.Г. Иванов: Сколько он, в общей сложности, провёл по тюрьмам, по больницам?

В.Л. Сухаревская: Двенадцать лет провёл, в общей сложности.

Ю.Г. Иванов: Вы говорили, когда его в последний раз взяли, он здорово в весе потерял и буквально на руках его принесли.

В.Л. Сухаревская: Мы его мёртвого привезли домой.

Ю.Г. Иванов: Это когда было? В каком году?

А.П. Афонина: В 1975–м году.

Ю.Г. Иванов: А где он был? Здесь, в Ростове?

В.Л. Сухаревская: В Новошахтинске.

В.Л. Сухаревская: Я каждый день ездила к нему. Если я не поехала, то по какой–то особой причине. Всего два раза не была за его пребывание там. Я каждый день, какая бы погода ни была: буря, снег или град — обязательно я поеду. Дома были большие роптания, что я столько много денег трачу. А я действительно все деньги проезжала, ни копейки дома не оставалось. Тут на меня идёт роптание. Я говорила, что всё равно вас не послушаю, ездила и ездить буду. И никого не послушала. И всё равно я ездила — одна дорога. Пятёрочку когда–нибудь вкладывала.

Я вспомню, когда я говорила: «Учитель, как нехорошо, ты ж меня заставляешь, что я на тебя ору». Я так ору на него, как только я увидела, попались эти деньги. Сначала Природа его не наказывала в этом плане, а потом начала наказывать.

А.П. Афонина: Я вычитала в тетради, раньше он писал: «Для чего я деньги брал? Если я не возьму деньги у этого человека, он же мне не поверит».

Женщина: Дико. Как это? Лечит и не берёт?

В.Л. Сухаревская: Да, вот же, после Учителя, ни одной копейки в этом доме не взято. Но люди везут: тот булку, тот крупу, тот муку, тот ещё что–нибудь. Тащат сюда. Я же не могу сама всё пережрать, я его на стол должна положить.

Ю.Г. Иванов: А тетради, которые присылали сюда вылечившиеся больные, сохранились или их кто–то забирал?

В.Л. Сухаревская: Да, забирают. Учитель всегда мне говорил: «Валентина, верь людям, как самой себе». У нас нет замков. Глянешь, уже нет фотографии, уже выдрали, взяли, кому, что понравилось.

А.П. Афонина: Сашка печатал, забрали тетрадь уже одну.

Ю.Г. Иванов: Настанет время, каждый прибежит с этой тетрадкой.

В.Л. Сухаревская: Да, он будет раком бежать, кто эти глупости делал. Потому что это не искупаемое.

А.П. Афонина: Они думают, так это тебе взять! Нет!

В.Л. Сухаревская: Власти думают, ты же читал письмо, они позабрали, что это уже — и всё: «фу»и нет? Нет! До единого слова, до единой тетради предоставят. Учёные, как Учитель говорил, «каждое слово моё разберут — истину. В каждом слове — Истина». Почему он и просит: «Будете переписывать — чтоб слово в слово». Каждому говорю: «Да, не дай Бог, поправить». Вот Оньша присылает. Я ему говорила: «Валентин, ты зачем так?»— «Да я же могу поправить».

А кто ты такой есть, что поправляешь? Не могу. Мне за это и попадает, что груба. Как говорил Лёшка: «Учитель, зачем ты эту овчарку возле себя держишь?» Груба. Но не лезь, куда не просят.

Ю.Г. Иванов: Я вот смотрю, многие работы…По–моему, даже Хвощевский, он тоже их как–то…

В.Л. Сухаревская: Хвощевский об этом знает, там написано, что ты есть теоретик. Ты от Учителя получил то, что никто не получил. Он же умирающий был. И ты должен сохранить Истину Учителю в этой теоретической форме.

А.П. Афонина: Он пишет за него: «Он воскрес из мёртвых».

Мужчина: Раз он теоретик, то до меня не доходит, какие он иногда даёт советы, что надо причащаться ложечкой вина. Учитель категорически против этого.

В.Л. Сухаревская: Да, не лезьте вы туда, ребята. Вы уже взрослые. Знаете, что? Пусть он делает сам, что хочет. Пускай причащается, ходит в эту церковь, пусть кланяется, и что угодно. Ведь Учитель ведёт всё Человечество, весь Земной шар ни к чему–нибудь другому, ни к двум царям, ни к двум Богам, а к одному единственному знаменателю. У него ни расы нет, ни веры нет, ничего нет. Хотя православная вера, она как бы стоит и взята. А с этими йогами он говорить не хочет. К нам ездили–ездили да и на собаке один приехал.

Женщина: Как это?

В.Л. Сухаревская: Да, так. Очень просто.

Ю.Г. Иванов: Я слышал, как в Москве он перед йогами два раза выступал вместе с Вами.

В.Л. Сухаревская: Да, я там и стихи читала, и Учитель всё рассказал, как есть, на простом своём общепонятном языке. Там же вопросы задали: «Что это, вот, в сыром виде есть?» Он говорит: «Какая разница, съесть человека живого или разрубить, сжарить и съесть? Хоть, так — ты его съел, хоть так». Приедут к Учителю, и то пророщенную пшеницу тащат, то морковку тащат. А эта приехала к нам в прошлом году, салатику понасеяла на весь огород. Настенька кричит: «Где ж ты её взяла, такого агронома? Зас...ла огород».

Ю.Г. Иванов: Учитель пишет, что травы — это забава.

В.Л. Сухаревская: Конечно, забава.

Афонина А. П.: Траву эту буду есть! Бесполезно — ни сладко, ни кисло. Не поймёшь. Или я, лучше, возьму варенья ложку, намешаю да и выпью с чаем.

Ю.Г. Иванов: А родители Учителя, давно умерли?

В.Л. Сухаревская: Мать сказала: «Если б я знала, что ты будешь таким, то я бы тебя маленького удавила». Я не знаю, написано ли это в тетрадях или нет?

Ю.Г. Иванов: Написано. Я читал. Много раз читал.

В.Л. Сухаревская: И она ему говорила. А Ульяна Фёдоровна его стригла половину головы. Написано в «Истории».

А.П. Афонина: За Ульяну не написано. Написано за врача.

Ю.Г. Иванов: Да, то, что его остригали, я часто читал.

В.Л. Сухаревская: Он же пришёл 7 января 1954 года, а я 8–го приехала к нему. У него голова, как колено обритая — видела я его таким. Он же 8 января и заставил меня ходить кланяться по всему хутору.

Мужчина: Многие к врачам не ходят, но мимо зубного врача я не могу пройти. То пломбирую, то ещё что–нибудь. Или рано ещё?

В.Л. Сухаревская: Мы без врачей жить не можем. Мы же живём в это самое время, когда прогрессирует техника кругом и всюду. Сломали ногу, руку — куда? Грыжа выскочила от подъёма сильного, большого — куда надо идти? К врачу. Но надо идти к нему с Учителем. В это время просьба в сознании, дыши, проси и т.д. и т.п. Вот такой прогресс идёт. А в то время, когда тебе ничего не нужно, где же тебе будет нужен врач?

К нам недавно приезжала опытная станция, так её адрес и есть. Летает в Галактику и с Иисусом Христом общаются. Какую–то нашли Божью Мать. Когда–то Сопроненков приезжает и привозит к Учителю журнал. Где–то нашли погребение Иисуса Христа. Бог его знает, где? Плащаницу, вот эту самую. Учитель идёт, а Сопроненков с этим журналом, говорит: «Учитель, вот нашли плащаницу там–то. Это точно». Учитель говорит: «Да, напишут, чего хочешь». Швырнул ему, пошёл своим путём, не обратил никого внимания. «Люди, — говорит, — что хочешь, напишут. Но пусть попробуют сделать».

Ю.Г. Иванов: Если зубы болят, коронки ставят. Может, не ставить коронки?

В.Л. Сухаревская: Это дело ваше. Когда я вставила зубы, и поехала к Учителю, он мне сказал: «Валентина, немедленно выброси из своего рота, чтобы не было никакого постороннего металла в тебе». Я их расшатала — столько труда было. До врача я не пошла, а сама взялась: и так, и сяк. Как понадёргала — ой–ё–ё, пока сняла. И вот, живу по сегодняшний день и не сдохла. А то, что не красива — это меня Природа такою сделала. Что ж теперь делать?

Женщина: Металл, значит, никакой нельзя?

В.Л. Сухаревская: Кроме часов. Часы разрешил Учитель.

Ю.Г.Иванов: А я с рук снял часы, в кармане всё время ношу. Без них тоже нельзя.

Мужчина: Металл нельзя. А можно другие — не металлические — коронки?

В.Л. Сухаревская: Я рассказала, как помогла парню из Брестской обл., приехавшему с больными глазами: А ну–ка вытащи парню 24 года глаз? Ты что смеешься, что ли? Это у нас был из Бреста, один композитор к нам приезжал летом. С Надею, жена его, такая интересная женщина, он не композитор, он режиссёр. Я вижу мне некогда, вижу, что надо её учёбу идти принимать. Нет времени. Думаю: «Он не выбежит, глаз ведь не тело». А там боль такая, что не дай бог. А он приезжает: «Я решил, что только Вы мне с глазом поможете». Говорю: «Ты думай хорошо». Он с вечера приехал. Уже темно было. А на утро приезжает вот этот Димка, тоже с Бреста, только этот режиссёр из самого Бреста, а Дима — с Брестской области, там городишко есть. И просит утром. Я не могу, невыносимо. Этот решается. Стала я этого режиссёра, а он меня схватил за ноги, и головою и за руки. Ну, всё я уже не имею права за глаза браться, коль ты пошевелил. Шевелить нельзя. Учитель меня очень предупреждал: «Зашевелит человек только головою, уходи, потому что там что–то, типа церкви». Я ему сказала: «Вставай». —  «Дима». Он лёг. Я говорю: «Димка, имей в виду, будет сильнейшая боль, такая боль, что ой–ё–ё». Я его всего приняла. Сердце у него очень слабое, и сам он мальчишка такой слабенький. Его предупреждаю. А он: «Нет, делайте, я всё вытерплю». Никаких тут моих заслуг нет. Это Учитель. Просьба к Учителю, как, я каждому говорю. Просить Учителя только во Славу Его, чтоб он помог. Говорит, что тебя знает, там у вас на корабле работает.

Ю.Г. Иванов: Да, Володя есть. Саша есть. Вот он, как раз, уехал сейчас на Север. Я ему тоже говорил, что куда торопишься?

В.Л. Сухаревская: Эх, дурачок–дурачок. Как я его умоляюще просила. Говорит: «Да, я поеду людям помочь». — «Что ты поможешь?»— «Да я ещё молодой. Сил много». — «Эх, ты, дурачок–дурачок, сил много. Куда же ты лезешь? Да, разве это Идея Учителя? Да, это ж не его Идея. Так он, так и уехал?

Ю.Г. Иванов: Он все кассеты забрал, уехал туда. Мы даже их не слушали. Он приезжал, три часа лекции у него были.

В.Л. Сухаревская: А мне жалко, просто.

Ю.Г. Иванов: Мне даже жалко было. У нас место хорошее было. Мы на Волге купались, а у него рядом его резиденция. Мы заходили туда.

В.Л. Сухаревская: А он парень неплохой.

Ю.Г. Иванов: Хороший парень. Жена его вместе с нами в проруби купается.

В.Л. Сухаревская: У него и ребёнок есть.

Ю.Г. Иванов: Он как говорит: «Там Природа, там Сибирь».

В.Л. Сухаревская: А больше нигде нет? Только там?

Ю.Г. Иванов: У меня тоже друг, помните, к вам давно приезжал, на Чукотку уехал — в Магаданский край. Самая крайняя точка Союза. Вот, второй год, как он там.

В.Л. Сухаревская: Я знаю, там наша одна сидела. Я говорю: «Учитель, ты ведёшь до этой степени, что ни поездов, ни заводов, ни фабрик — ничего не должно быть. А, если надо? Например, я хочу в Америку, посмотреть Калифорнию?» А он мне говорит: «Валентина, у Учителя расстояния нет. Ты же знаешь, что Учитель лежит в кровати, а Учителя видят и на воде, и на Луне, и в Космосе. И кому, где только Учитель не является. Так зачем же Учителю пароходы, автомашины и т.д.».

Я говорила вот это самое Володе: «Володя, миленький мой, да не езжай ты на тот Север. Платят тебе деньги. Работа у тебя — не бей лежачего». — Так: «У меня силы есть». — «Да, какой ты дурак…. В здоровом теле должен быть здоровый Дух. А ты куда едешь?»

Ю.Г. Иванов: Слава Тетерин Вам лично большой привет передаёт.

В.Л. Сухаревская: Я его просила: «Слава, не спеши. Сил у тебя нет ещё никаких на сегодняшний день. Ты же присматривайся к своим силам, можешь ты это сделать или нет.

Ю.Г.Иванов: Попробовал он неделю без воды, без еды. Есть он пришёл на Волгу, но такой слабенький пришёл.

В.Л. Сухаревская: Ты мой милый. Когда он один день покушает, он же не может через слизистую оболочку пополнить и насытить свои мышцы и свой организм. А тут опять понедельник приходит, и опять начинает. И до будущего понедельника. Может быть, его вынесут в гробу. И этого мы не понимаем, лезем. Куда лезем? Зачем лезем? Наверное, я дура. Честное слово.

Женщина: Это мы такие умные.

В.Л. Сухаревская: Я, когда провожала Мишку того, что рядом с Виктором сидит сейчас, ты знаешь, он — как огурчик. Ростовчане восхищались им, что помолодел, красивый такой. А сейчас — рыжий пёс. Это не смех, ребята, а жизнь человеческая. Он «отдаёт сам себя за Идею», но дело в том, а есть ли на этот счёт силы?

Ю.Г. Иванов: Наташа разговаривала с Сопроненковым: «если кто предложит, то я ем,  ну, предложили, и я поем».

А.П. Афонина: Сами себя мучают.

В.Л. Сухаревская: Не надо так. Твёрдо держи с сегодняшнего дня до воскресенья двенадцати. Твердо — с воскресенья до вторника. Твёрдо — со вторника до четверга.

Женщина: Быкова Надежда Михайловна говорит так: «Ничего! Тяжело — дышите. Ничего нельзя кушать».

В.Л. Сухаревская: Слушай, ты не равняйся с Надеждой Быковой. Она в своё время получила от Учителя благословение. Тот человек, который получил благословение. Пойми, какое было на неё нападение, какая была на неё встряска со стороны властей. И всё прошло. А попалась бы ты в эти самые лапы, то — всё бы.

А.П. Афонина: Ты уверенная? Кто тебе сказал? Кто тебе предложил? Терпи, терпи! Вон кладбище не далеко — вот и терпи. Дотерпишься, что пойдёшь на кладбище.

Женщина: Голова головой, но ночью проснусь — до того пить хочется, что полжизни отдашь за глоток.

В.Л. Сухаревская: Я тебе скажу: если ты хочешь пить, но в том состоянии, что у тебя, тут уж выходи, дыши, проси. Вплоть до того, что бейся головой о Землю, умоляй Учителя и выпросишь. Такое состояние, если болит голова.

А.П. Афонина: Учитель сказал русским языком: «Кто не может три дня держать, пусть тогда кушают. Они подольше поживут». Точно от Учителя слышала.

Ю.Г. Иванов: Слышал… что всё подряд можете съесть… Но это я шуткой…

А.П. Афонина: Это совсем другое. На меня говорит: «Верь ей. Она всё съест».

Женщина: Вот, как закалять голову? Можно любому человеку ходить раскрытым? Или нет?

В.Л. Сухаревская: Это смотри по себе.

А.П. Афонина: Как можем поручиться за тебя? Обливайся. А может, и не положено.

В.Л. Сухаревская: Как это всё увлекается, кутать голову. Вот я ходила, ходила, целое лето, устаю — у меня в сарае есть платочек — накинула, чтобы корова хвостом не ударила в волосы. А теперь у нас коровка такая — ну нельзя к ней подойти, потому, что пока я ей таз поставлю, она в это время языком облизывает и тянет. Всегда к ней хожу покрытая. И так я свою голову приучила, что настала весна, а мне страшно. Я обязательно должна голову накрыть. И больше недели было так. Вот в сарае у меня висит этот платок, знаю, что без него подойти до этой ведьмы мне нельзя — она в это время вытащит язык и за волосы…

Не ищите себе мягкое, чистое, сладкое. А, в крайнем случае, только по делу, по Учителю. А всё остальное есть ничто. Как вот этот мальчишка Мишка. Мальчик с рождения не наклонялся — был, как столб. Может, что ему и сделали, потому что Учитель говорит, что родовая травма неизлечимая. Я его приняла. Он до тех пор кричал, аж, дух вытаскивало. На что у меня душа каменная, и то не могу выдержать. А когда он немного согнулся, кричит: «Примите ещё раз». — «Да, больно же». — «Я буду кричать, а вы на меня не обращайте внимание. Мне легче, когда я кричу». Я второй раз его приняла, а он уже на колени руки положил. Это недели три назад было — кричит: «Принимайте меня ещё раз». — «Родненький Учитель, да, не переломится ли это дитя?» Было ему или двенадцать или четырнадцать лет. Приняла, а он уже — ниже колен достаёт. Четвёртый раз приняла, а он — на пол. Я закончила: «Иди до матери». Мать рада, плачет. Он восхищается: «Я никогда в жизни не нагибался!»Мать говорит: «Он у меня, как палка дубовая». Так и уехал.

Ещё Надя одна с Москвы была. У неё тоже родовая травма. Но говорит, как стала б я ходить… Ей тридцать два года, тридцать один год она на костылях. Бросила костыли и пошла. А почему же… Вот, кого б ни приняла, я не хочу сказать, что это мои силы. Нет, это всё силы Учителя. Я только наученная, а сама же я не приобрела их. Только скоро девке — замуж. Я её и молила, и просила, и уговаривала, чтобы не делала этого. Красавица девочка, и что только ей не доказывала, она — «пойду замуж». Второй раз с женихом приехала.

Когда мне Учитель сказал… У меня был менингит, эпилепсия, тромбофлебит, я двадцать лет страдала, кто меня только не лечил, куда только мать меня не возила, но нигде ничего не было. А попала я к Учителю, он мне сказал: «Приедешь, домой не иди. Ты в хуторе должна обойти каждый дом. Поклониться, извиниться, попросить прощения. А потом, когда обойдёшь весь хутор, тогда имеешь право домой идти». Даст на ваш город Москву — обойди. Тебе чудно, а мне в то время было не чудно. Ты посмотри: (шрамы) вот это, вот это, вот это, это ж, прививка. Вся избита. Я и пошла, а мужу моему сказали: «Она свихнулась, с ума сошла — ходит по дворам, каждому кланяется».

Да ещё сказал: «Подашь милостыню такому, что нуждается. Может, у кого и на билет не будет». Меня муж не ругал, что я ходила. Он знал мою эпилепсию, менингит.

Ю.Г. Иванов: Вы с детства болели или нет?

В.Л. Сухаревская: Нет. Видишь, какая сейчас я ракша. Я была в своё время лихая. Я на скачках участвовала и с лошади упала. Сотрясение мозгов, и отсюда у меня было начало.

Ю.Г. Иванов: А где Вы жили, в каком селе?

В.Л. Сухаревская: Да, где я жила? Я местная. Нет, не в хуторе. Рядом.

Ю.Г. Иванов: Вы с десятого года?

В.Л. Сухаревская: Да. Всех просила: «Потихоньку просите Учителя, выполняйте его 12 пунктов, которые он дошёл до 50–ти лет. Прошагавши, как он говорит, «своими ногами, своими лапами». И нашёл эти качества. Какие они — никому не дадено знать. Как доходит до учёных: без еды, без воды, без жилого дома, без обуви и одежды, ни спать, ни лежать, ни сидеть. А постепенно приходишь и думаешь: «А как же сегодня? Поели — и до воскресенья, а потом опять поедим». И едим не за трёх кабанов, а наравне со всеми. Вы тогда были, когда было отмечено День рождения Учителя? По–моему, были? Да. Власти приезжали сюда, садились и с нами ели. Например, они спрашивают: «Когда вы ели?»— «В пятницу». — «А мы, — говорит, — сегодня ели и едим вместе с вами». Так они всё вежливо приняли. Один — с Ворошиловграда, два — с области, один — из сельсовета. Все эти органы видели всё.

Да, почему же я не могу верить во всё то, что написано в 12 пунктах? Сегодня мы ещё будем ужинать. У нас кабачковая каша есть, ещё найдём что поесть, ещё варёная рыба есть… Почему же я не могу верить? Ну, нехай, я ещё год, два, а потом я… Если сволочью перед Природою сделаюсь, не даст мне Природа продвижения. О том, что я ору, о том, что я ругаю, я за это, как Учитель говорит: «Валентина, что ж с тобой будешь делать?» Что ж, ничего не сделаешь. Но лишь бы я знала, что я делаю. И вот уже через годик, может, ещё 12 часов каких–то где–то выдержу. Может, в пятницу попрошу, а там — Бог его знает.

Так, значит, это же можно? Говорила, что очень было тяжело. Да, ещё так тяжело, что тяжелее быть не может. Пока дождёшься эти 12 часов, раза три или четыре идёшь и набиваешь воздухом своё пузо.

Женщина: Всё зависит, во сколько встанешь. Если встаёшь в 10 — легко, а если в 630…

Ю.Г. Иванов: Валентина Леонтьевна, а Вы расскажите, как Учитель спал. Говорят по–разному. Что, он мало спал?

В.Л. Сухаревская: Обыкновенно Учитель спал. Он рано ложился спать, но когда люди укладываются спать, он в это время встаёт. Или пишет, или выйдет на Природу. Но с Природою он говорить начал в 75–м или в 76–м году, где мы с Учителем очень много ругались. Но, как ругались? Я набрасывалась на Учителя. Учитель до этого времени — человек хочет его отблагодарить — брал деньги. Эти деньги он отдавал Яшке. Яшка на эти деньги пил. Я постель убирала, оглянулась, а Учитель какой–то мне показался, как страшный. И он ко мне: «Валентина, я тебя так попрошу: окорачивай меня с деньгами. Я стал спускаться к балочке, — где вот он приступки сделал, — и мне на ухо человеческий голос говорит: «Я же тебя родила и не брала с тебя ни одной копейки. А ты здесь торговлю открыл и обезобразил своего сына. И всё». И тут же меня просит: «Валентина, в любом случае, окорачивай меня, чтоб я не брал денег».

По почте высылают. Беру этот корешок, почтальону отдаю. А если, кто так даёт деньги, тут же я их отдаю. Бывали случаи такие, что тайком Учитель стал брать деньги — жалко ему было, сын же его. И вот в одно прекрасное время Природа его накрывает болезнью. Он возьмёт деньги, когда я не вижу, как он их берёт. Я это дело заметила и говорю: «Учитель, родненький Учитель, но мы с тобой грызёмся. Почему я тебя грызу? Потому что я не имею права и власти ослушаться, не выполнить твою просьбу, что ты меня просил. Зачем ты это делаешь?». — «Больше этого не будет».

И был такой явный пример. Приезжает Яшка на День своего рождения. Учитель ему дал, не прошло и два часа, когда уехал Яшка, Учитель лёг. Я говорю: «Учитель, что такое случилось?»— «Я, — говорит, — не выдержал. День рождения у него, и я ему дал денег». — «А теперь, что, Учитель, будем делать?»

Была Петровна, становится на колени, просит: «Родненький Учитель, да ты посмотри на себя. Мы же тебя слушаем, и ты знаешь, что тебя родила Мать Природа. Да, зачем же ты это делаешь?»— «Не буду». Не прошло и несколько дней, приезжают москвичи. В ванну его сажала нормального. С ванной он мне всегда помогал себя подымать, а немного я его поднимаю. Не подниму я, еле–еле его вытащила его оттуда. Вытащила, только в постель уложила, приходят эти девчата, которые дали ему деньги. Но я, как говорится, с песни слова не выкидаю. Я сразу: «Суки, вы. Вы же верите все Учителю? Да, посмотрите, что же вы наделали?! Ведь он же дал слово Матери Природе! Я ругаюсь всегда, я кричу, я ору, и не потому, что я хочу на Учителя так орать, а я — просто, что мне жалко Учителя. «Смотрите, что сделалось». Нога такая! Ядра такие! Краснота до сих пор». Как открыла, им показала. А Учитель говорит: «Валентина, я их в руки не брал. А вы заберите. Вот они — под клеёнкой». А я к Учителю: «Так, Учитель, сами они прыгнули под клеёнку? Ты же их туда положил?»

В.Л. Сухаревская: Была уверенной в пути. Я говорила: «Учитель, ты меня не примешь? Ты же знаешь, что я неверующая. Я ж не понимаю ничего. Я не коммунистка, и веры никакой нет, и не баптистка, и ничего не знаю… а он говорит: «Да». Я ему говорю: «Учитель, я же жестокая. Я вот хочу и прошу: Учитель, я уже давала слово на Марка Ивановича…» А ещё Солнце не взошло, а он меня всё Ильёй попрекает: «Илья вот столько–то перебил». — «Да, это ж Илья. А я же не Илья. А я как увидела: чуть, и начинает читать».

А.П. Афонина: Он тебе прямо сказал, в глаза, что ты есть Илья. Я раза два слышала.

В.Л. Сухаревская: Да, он–то говорил, что «ты есть Илья». Ну, дело в том, что это он слышал, как я выхожу и говорю: «Господи, Учитель, дорогой ты мой, я же и свиней резала сама, и телят, и корову с Учителем у него резали, и теленка у него резали. И свиней дома и там я разбирала. Почему я не верю в эти экстрасенсы, что руками там? Да, что я без ножа, без топора разбирала всех этих свиней, точно человеческие организмы. И всё это знаю. Теперь, как послышу: «А там точка, там оболочка, там вот то». Ой, ё–ё, ё–ё! А Учитель говорит: «Валентина, что ж тебе можно знать? Когда мы с тобой убивали телёнка, ты же сама разбирала без топора». Корову убили вместе с Учителем, — «И зачем же тебе всё это знать? Это всё наигранное, это всё выдуманное». Да ни один профессор — ничего… Все они, как бы сказать, набивают себе цену и — в карман. Практически они знают, что это грыжа, вот это ещё что–то, вот это опухоль, и её надо вывести? И никто не хочет сказать: «А козни куда делись?» Где Природа их посадила на своё место. Где ж это оно делось? Оно так и идёт, а надо, как Учитель говорил, «Током убиваю боль — мгновенное произойдёт выздоровление центральной нервной системы».

Попросила я Учителя: «Учитель, родненький ты мой, Учитель, давай, я никого не буду резать, никого не буду убивать. Дай мне сил и терпения». Это я ночью попросила. Всё. Ни свет, ни заря едет мой зятёк, везёт сорок цыплят. У него День рождения, и ты, Валентина, пожалуйста, их обработай. Беру я этих цыплят, несу и всем 40–ка штукам отрубила головы. Потрошим, Настенька помогает, Оля помогает, я третье лицо, потому что приказ такой: чтоб до обеда были цыплята. В ресторане будут делать цыплят–табака. В этом я не разбираюсь, не понимаю. Ещё не доделали мы этих цыплят, когда Учитель открывает ворота и заходит. Я бросаюсь на этого Учителя и говорю: «Родненький, Учитель, я же ночью просила у тебя прощения и силы о том, что я никого не буду убивать, а сама сегодня 40 голов отрубила». — «А как ты их отрубила?». — «Да, у Григория рождение, какие–то табаки будут делать в ресторане и привезли сегодня утром цыплят. И я взяла топор и всех порубила». — «Да, так же это ты для Григория делала? А когда он тебя выручил, твою жизнь в психбольнице, ты же обещала ему слугою быть?»— «Обещала». — «Так, ты выполнила его задание, и всё». Только мы допотрошили этих цыплят, приехали и забрали их. Потому, что без … понять нельзя. Я их сама порубила, и сама переживала. И тут, когда Учитель сказал: «А ты его слуга».

Часто мне перепадает за него. «Что ты стираешь для него?» А оно, если бы я действительно сама стирала, а то эту стирку я отказать не могу. Правильно я сделаю или нет, сама затеваю стирать, и она тут же возле меня тут как тут, помогает. Думаю: «А как же я поступлю? Как скажу? Ещё сама могу, не могу, а человека за собою тяну и стираю». И перегладит она всё на Свете для него. Пожалуйста, он вчера пришёл, копну белья забрал и поехал. Я его стирала, да её …перегладила до одной нитки. Права я, не права, а отказать не могу. Как Учитель мне говорил: «Смотри, Валентина, пообещала Григорию», — это в недалёком будущем перед уходом его, — Смотри, не откажись, что ты пообещала». Я вот не могу, приходит Петро и говорит: «Сколько ты будешь ему стирать, 5–е , 10–е?» А с другой стороны, Учитель сказал: «Не откажи, ведь Природа–то слышала». Сама была у психов. Не бойтесь, не думайте всего этого: «Я, вот, возьму ножик, перережу вас всех и отвечать не буду».

Мужской голос: Справка есть.

В.Л. Сухаревская: Так в чём же дело? Если б это Природа не слышала? А Природа–то слышала. И Учитель об этом знает. И Учитель мне сказал: «Смотри, не откажись от того — тяжело или легко». И по сей день это тянется. А как правильно? Как неправильно? Со стороны — так. А подумаешь сам, да, ты, как говорится, «вильнул, да и в куст». А тебя, стало быть, столкнут? Ты есть уже невыполнитель?

А Учитель только за тех идёт, где он написал: «Народ–исполнитель назвали его, все едино, — Учитель». А ему ничего от нас не надо.

Беседа Ю.Г. Иванова с сыном П.К. Иванова Яковом Порфирьевичем Ивановым
1985 год

Яков: Никогда в жизни не думал и не мечтал (Об уходе Учителя. Примечание Ю.Г.Иванова).  Он не мог, убить не мог. Это его ангина. Так и сказали все. Ангина задушила его. Он бы ещё триста лет жил. Его состояние было исключительное. Пример, там была такая температура — в градуснике до конца, он холодной водой обливался. Горячий — не дотронешься, он себе ставил — и в сознании, и вообще. Поэтому я как сын, я его каждую минуту знал. Люди, которые не видели, что он прошёл, а я ж его на мотоцикле возил. А как он на паровозе! 40о мороза, а он на тендере. Всё обледенеет, а к этим, кто паровоз заправляли водой, подойдёт: «Сынок, открой полностью». Всё замёрзнет, волосы тоже, стоит, а под ногами лёд тает. Но мурашки у него на теле есть. Когда он идёт — нет, а когда я его вёз на мотоцикле, тогда мурашки у него получаются. Когда в движении, у него мурашек нет. Да, тётя Валя?

В.Л. Сухаревская: Да, да.

Яков: Я, вот, чему удивляюсь. Вот, почему по телевизору говорят, обязательно ходите босиком. А где эта справедливость? Или доходишь только до этого? Ну, скажи? У нас равноправие, но зачем так делали? Не буду говорить за отца, а вот врач, профессор — тридцать лет его угнетали, а теперь его признали.

Ю.Г. Иванов: Борьба идёт.

Яков: Какая ж эта борьба? Что хотим, то и должны делать. Почему нас ущемляют в этом деле, если справедливость? Если на вред человечеству, тогда другое дело. Правильно? Как ты? Воспитали нас справедливо. Где же эта идея–справедливость. Они сидели здесь на верхушке, они правы, а это всё несправедливость? Если бы не было Горбачёва, значит, могли идти и дальше. А при Хрущёве — все знали — Богу–Хрущёву молились и члены партии. А как только сняли — он такой, сякой. Где те люди, которые Богу молились на него? А теперь где? Скажи, так ли нет?

Которые отца моего уважали, они до сих пор уважают его. Правильно или нет? Они не отреклись от него, а почему же те политики? Почему Сталина никто не проклянёт? Почему Ленина никто не проклянёт? Люди шли за него: «За Родину, за Сталина!» Если бы не было Сталина, не было бы нашего государства, потому что он правильно политику повёл. Жестокость, значит, надо жестокость было делать в то время. Мы чтим его всю жизнь.

Ю.Г. Иванов: А Учитель у Сталина был?

Яков: А, как же? Да, что вы? Конечно! У него было прошение от Калинина. Сталин его уважал очень. Сталин сказал: «Делай своё дело — никто тебя не будет обижать. Закалил себя — пожалуйста». Он у него был. По Москве ходил без всего, босиком. Никто его не трогал. А Хрущёв пришёл, сразу забрал документ Сталина у папы — «Не положено». И начал ущемлять. А сам хлеб продавал, дарил наш хлеб. Жена какая–то там у него. Всё это справедливость была?

Ю.Г. Иванов: А какой документ забрал Хрущёв?

Яков: Прошение для всех организаций, чтобы помощь была. Ходатайство. Он много не брал ничего. Проезд у него был бесплатный на любом транспорте. Отец ходил, большей частью, пешком. Вставал — и пошёл. Или на поезд сел. По всему Советскому Союзу ездил. А он брал на трусы себе и матери на платье. И больше ничего. Но, ещё и покушать. Больше ничего в жизни. Насчёт этого он..., как другие сейчас. Я помню.

У меня сын, мы приехали сюда. Я в аварии был, умирал совсем, полностью. Он меня взял на руки и отнёс. Если бы не он, я бы давно… Я верю ему, верю ему. Я водку пил, курю, гулял, но я как–то без отца... Другой бы отказался, что он так ходит. Мой старший брат отказался от него, его наказали, он умер, а я не могу. Не умер, а погиб в войну. А я, в каких проделках был? Я выжил, только благодаря, что я сын Иванова. Где бы я ни был, я сын Иванова. Его весь Советский Союз знает, и заграницей его даже знают. Я не игнорирую им. «А мы слышали» — и мне уже не то.

Хотел ещё сказать, у отца какой–то ток. Чирей у сына воспалился, он пальцем подержал минут пять, и всё прошло. У меня, часто бывает, после водки голова болит. Он возьмёт, рукой подержит — всё, у меня голова прекращает болеть. Если что–нибудь, он возьмёт меня руками, подержит — всё прекращается. Что такое? Я же современный, а что–то такое есть… Было у него.

Он не предсказатель, но я верил ему. Если он скажет: «Будешь бедный человек», — обязательно он будет несчастливым. Особенно, из руководителей: раз — и выгнали его уже из партии. Если уже отец сказал, то это точно будет. Потому что, он чувствует. Как мы чувствуем, так и он несправедливость чувствовал. Он нехороших людей сразу определяет. Ни во что не верил. Он верил только в Природу. Что Природа дала, значит, всё! Как говорится, железо лопается.

А он? Вот мы лежим с матерью дома, просыпаемся, а отца нет. Машин тогда ещё не было. Говорит: «Побежал Иванов в Гуково», — а это ж, тридцать километров. А сорок градусов мороза, пурга, метель! А он побежал в трусах.

Ю.Г. Иванов: Там, наверное, болел кто–нибудь?

Яков: Там сестра его жила, родственники его. И так идёт без всего. И чтобы он отморозил что–нибудь, никогда в жизни не было этого. Подошвой прямо по колючкам шёл по степи. Мы боимся идти, а он идёт без всякого, как трактор. С тридцать третьего года, а ну–ка, походить босиком всё время — это же, какую силу воли иметь!

В каких он условиях был? Его в сумасшедший дом сажали — думали сумасшедший. Думают, человек в трусах — его, в первую очередь, в сумасшедший дом кладут. Потом начинают разбираться, так это или нет. Месяцы проходят, оденут его: «Ну, иди».

Обуваться, не обувался никогда. А это — надо же терпение. Сейчас человека возьми, в сумасшедший дом посади, он сам с ума сойдёт. Он рассказывал: и Чапаевы были, и кого там только не было, а он вытерпел всё на себе.

Я тебе серьёзно говорю, я удивляюсь своим отцом. Он меня никогда не обидел. Помню, раз он меня только ударил, я ещё маленький был. Портрет его висел, мы дети всегда на родительской кровати представляемся. И я стойку делал и свалил. Он меня, раз, и ударил. Даже тогда: «Сынок, прости меня». Мать била, а отец говорил: «Не бей его. За что ты бьёшь?» Дети есть дети, за что–нибудь, да получим.

Маленьким меня всегда брал с собой: «Поехали, сынок». Я всегда ездил с ним летом. Зимой, конечно, нет — я замерзал. Еду на мотоцикле — с вокзала возил его — я в шубе замерзаю, а он без всего.

Ю.Г. Иванов: А, Вы с какого года?

Яков: С двадцать пятого. Мне шестьдесят лет уже.

Ю.Г. Иванов: А в войну здесь были?

Яков: Нет, не был. Получилось так, я не думал. Мать, жена умерла. У меня — это ж вторая жена. И отец. Я один остался. Никого нет. Вот Леонтьевна только. Вот такое это дело.

Беседа Ю.Г. Иванова с Анастасией Павловной Афониной1
Весна 1989 год

Русская Слава! Русская Слава! Русская Слава на Земле!

Ты, Учитель мой родной, объединил меня с собой

На жизнь вечную, беcконечную, на жизнь райскую, бессмертную!

На жизнь вечную, бесконечную, на жизнь райскую, бессмертную!

Слава Учителю! (Песня А. Афониной)

Я поверила Учителю душою и сердцем за его истину, за его справедливость. То, что он ведёт человечество к жизни неумираемой, к любви и к сознанию всего человечества. Мне сказали сначала: не Учитель, а Иисус Христос. Мне это Тая и сказала, что Иисус Христос ходит по Земле. Я говорю: «И хорошо! То мы слово слышали, а сейчас будем видеть его глазами». «Это же большое счастье, — говорит, — что мы его увидим глазами».

И тогда, когда я приехала в Сулин, он как раз корову повёл в стадо. Ульяша говорит: «Он сейчас через десять минут придёт». И вот он пришёл. Пока его ждала, у меня душа трепетала — я ж сейчас Учителя глазами увижу, Иисуса Христа. Это же какая радость! Это же какое большое дело!

Вот он и пришёл. Как раз во времяночке сидела, ждала его, а двери были открытые. Он сравнялся с дверями, Учитель. Правую руку поднял и что–то сказал таким грубым голосом, а что он сказал, я не знаю. Заходит во времяночку, здороваемся. Поздоровался и стал меня принимать. «Ульяшечка, налей в тазик водички, я Настеньку приму». Он мне ножки помыл. Говорит: «Иди, дыши Воздухом». Я пошла Воздух вдыхать, за кладовочку. Три раза вдохнула Воздух и хотела ещё четвёртый раз вдохнуть, а он тогда заглядывает, говорит: «Хватит». Я ушла.

Ю. Иванов: Как Вы восприняли Учителя?

А. Афонина. Сознание в себе, чтоб ты не так просто воспринимал, а в сознании. А сознание оно, по–видимому, даётся от Природы: как это упросишь, и какое будет твоё поведение в людях. Надо душой и сердцем понять и принять. Надо на это любовь, веру, надёжду, всё это воспринять нужно, и любовь к людям нужна также. Не грубить человеку, а всегда быть вежливым, вот тогда только в сознание войдёшь и ближе к сердцу примешь Учителя. И тогда Учитель ещё больше будет внимание обращать и здоровье давать, и подсказывать, как дальше больше понять его Идею, его Учение.

Ю. Иванов: Что главное?

А. Афонина: Самое главное — это нужно поверить ему душой и сердцем. Вот что самое главное. А раз душою и сердцем поверишь, тут тебе будут уже от него даваться знания, может быть, откровения. Может, во сне Учитель что–то скажет тебе то, что нужно будет. Вот так оно сейчас и идёт у меня. Во сне же я вижу часто Учителя. И он кое–что мне и говорит — то, что нужно сейчас, пока на сегодняшний день. Вот он мне говорит это во сне. Раз он говорит, значит, это же мне ближе к Учителю, ближе к любви, ближе к сознанию. Вот это всё оно подводит к одному.

Поскольку, мы ещё к этому не так–то готовы, наше сознание ещё не полностью готово. Оно же может быть и колебаться ещё. Но во время этого колебания надо просить Учителя. Опять же, просить Учителя надо, чтобы полностью ему поверить. В сознании это же нужно, как говорят, найти самого себя надо. Самого в себе себя найти надо, вот так, что ли, говорится. Но это даётся ещё пока трудно нам, таким людям.

Ю. Иванов: Чувствуете?

А. Афонина: Но душой чувствуешь, что Он есть, Он, сам же, сказал: «Настя, я здесь нахожусь, всегда с тобою». Это мне было сказано во сне. Глазами ещё не видишь. Во сне–то видишь глазами, а наяву ещё не видишь его глазами, а только видишь сознанием своим, сочувствием, как бы это выразиться, сказать правильнее, мыслями что ли. Мысль такую создаёшь, что вроде бы я вижу его, вот он тут рядом стоит. Вот так создаёшь в себе.

Ю. Иванов: Вы же не просто, вы ещё думаете, какие другие вещи к вам приходят, начинаете познавать.

А. Афонина: Ну, а как же! Это уже идёт Учение Учителя.

Ю. Иванов: Сказки любите?

А. Афонина: Да. И в детстве, и до сих пор люблю сказки. Даже, вот, в кино показывают, я с удовольствием смотрю и слушаю сказки.

Ю. Иванов: А как Учитель к сказкам относился?

А. Афонина: Внимательно он относился. Он ещё мне даже сказал, как раз, показывали сказку, это я была в Сулине тогда. Я сижу на диване, он подходит и говорит: «Настенька, смотри, смотри сказки». Вот так он мне сказал. Значит, в сказке есть часть и доля, да? В сказке есть даже и учение.

Ю. Иванов: И намёк есть?

А. Афонина: И намёки. Всё есть в сказке. Это только ко всему нужна внимательность. Внимательность и вдумчивость.

Ю. Иванов: А, что для Вас Учитель с точки зрения сказки? Вы сказкам верите, он для вас, допустим, Иисус. Вы хотели увидеть Солнце, и увидеть сказочного какого–то героя. У Вас были мечты такие раньше в детстве, в молодости?

А. Афонина: У меня были мысли такие, я даже сама себя не понимала, какие–то сказочные мысли. Я сама себе говорю, что–то я такая, какие у меня мысли в голову заходят. Наверное, у меня такие мысли детские, и какие–то вперёд. Я к чему–то должна подойти или что–то я должна увидеть. А сама не знаю, почему такие мысли лезли ко мне. Вот только я сейчас узнала, стала понимать, к чему это такие мысли приходили. Так что, оно наяву так будет.

Ю. Иванов: Что-то воплотились?

А. Афонина: Конечно, не сразу даётся хорошее. О холодном и плохом надо ещё пройти, а потом надо заслужить хорошее. Тогда только будет хорошее по заслугам. А сначала надо пройти холодное и плохое.

Ю. Иванов: Некоторые ждут, что будет плохо, плохо, плохо. Это же так очень тяжело жить людям, всё время настраиваться, что будет?

А. Афонина: Безусловно, это, конечно, тяжело.

Ю. Иванов: Значит, надежда есть, что будет такая счастливая жизнь?

А. Афонина: Надежда есть. Раз ты уже знаешь, к чему идёшь, и говори только: «Да, да и да», а «Нет»уже не говори. Только «Да!»Только «Да!»

Ю. Иванов: На хорошее настраиваться.

А. Афонина: Да, к чему ты идёшь и знаешь, говори только «Да!»

Ю.Иванов: А, как Вы понимаете, вообще, в дальнейшем Райскую жизнь.

А. Афонина: Райскую жизнь человек будет ощущать сам в себе. Спокойствие он получит — это и Райская жизнь. А там дальше оно уже будет и действительно Райская жизнь. Сначала увидеть в себе надо этот Рай.

Ю. Иванов: Значит, этот Райский сад, он внутри человека?

А. Афонина: Да, оно это всё внутри, в себе нужно всё почувствовать.

Ю. Иванов: Тогда и другим легче будет?

А. Афонина: Да, тогда и другим будет легче. Учитель пишет в тетрадях, что царство Христа будет тысячу лет. А это царство Учителя. Но он пишет за царство Христа. А вот это же нужно заслужить, чтобы получить эту жизнь — тысячу лет жить в царстве Земном. Тут тоже надо заслуги.

Ю. Иванов: А Учитель?

А. Афонина: А Учитель мне сказал, ещё пальцем показал на мою грудь: «А, ты будешь тысячу лет жить». Вот так он сказал.

Ю. Иванов: Вы верите в это?

А. Афонина: Верю. А как же. Если Учитель сказал, как же не верить? Ведь, если Учителю не верить, тогда, значит, вообще, не исполнять и бросить это всё, и не надо себя мучить. Оставить это всё. Только надо верить.

Ю. Иванов: А легче сейчас стало?

А. Афонина: Вот сейчас?

Ю. Иванов: По сравнению с тем, что было раньше?

А. Афонина: Конечно, легче. Почему? Потому, что больше в знание входишь. И вера в тебе больше в Учителя. Во сне Учитель говорит кое–что. Как же не будешь верить?

Ю. Иванов: Жалеете, что раньше не встретили?

А. Афонина: Нет. Спасибо за то, что я встретила в эти года его. За это спасибо. А зачем жалеть? Разве можно жалеть то, что не нужно? Вот люди приезжают: «Ой, да вы уже сколько исполняете, а мы, вот, только пришли!» Не жалейте об этом. Вот вы только пришли и можете уйти вперёд, чем тот, который исполнял уже тридцать или сорок лет. Не в этом дело. Дело — душа и сердце как у тебя будет. Вера в Учителя — это самое главное. Вот, мне Учитель сказал: «Настенька, а ты на ниточке удержалась». Вот какое было испытание тяжёлое.

П. Волошин: Как это понимать?

А. Афонина: Как я понимаю? Это надо рассказывать, какое было испытание, что–то прошла. Это всё ж надо рассказывать. Но это пока ещё не надо говорить, что я прошла и что я терпела. Ещё пока не надо.

Ю. Иванов: А к его труду, к тому, что он прошёл, Учитель, в своё время, у Вас чувство сострадания? Уважение к нему было? Ведь такой путь он нелёгкий прошёл.

А. Афонина: Было и сострадание, и было уважение, но в этом я поделать ничего не смогла. Молчанием только, наверное, я сама себя и спасла молчанием. Сострадаешь, но говорить не надо. Я ещё такие сны видела, что ой–ё–ёй! Но это дальше написано будет, а сейчас пока ещё не надо. Такие сны видела…

Во сне, хотя, оно, как наяву, было. Вижу глазами, что с Учителем делают. Я только вот так стояла, трусилась.

Ю. Иванов: Сил не было, да?

А. Афонина: Сил не было, и ещё и времени не было. Ещё время не пришло. Я бы сказала за истину, за Учителя, а они, пусть, кто поверит, значит, спасётся, а кто не поверит, значит… Силой не заставишь. Кто говорит за истину.

П. Волошин: И как бы Вы говорили?

А. Афонина: Эти слова мне ещё не даны, я сейчас их ещё не знаю, эти слова. Тогда же Природа будет диктовать, что надо говорить людям. А сейчас я что могу сказать?

П. Волошин: Сейчас такого нет пока, сказать истину?

А. Афонина: Сейчас нет, сейчас истина ещё не пришла на Землю. И никому она ещё не дана, чтобы узнать эту истину. Учитель придёт на Землю в системе, тогда только будут знать, что за истина. А сейчас ещё пока нет.

П. Волошин: Конкретный вопрос — конкретный ответ? Да?

А. Афонина: Да.

Ю. Иванов: Скоро это будет, как Вы думаете?

А. Афонина: Должно быть, восемьдесят девятый год. Вот я Учителя что–то спросила, не помню, а он мне ответил: «Настенька, а ты знаешь, восемьдесят девятый год?» Я говорю: «Знаю». Так вот. Значит, в восемьдесят девятом должно что–то быть, исполняться начнётся Учителево.

Ю. Иванов: Это будет во всей нашей жизни, во всём?

А. Афонина: Он сказал: «В восемьдесят девятом году всё встанет на своё место». Вот как вы понимаете, всё встанет на своё место? Значит, каждый человек может узнать самого себя. Так я понимаю? Вот, примерно, ты сидишь, и не знаешь, кто ты такой есть, а то придёт время то, что ты уже узнаешь. Будешь знать. Сейчас нам ещё нельзя сказать. Мы ещё передерёмся друг с другом. А когда будет истина на Земле, тогда смирит Учитель нас, не будем драться. А будем только думать за себя.

А как оно дальше должно быть? Имей Духа Святого в себе. Говорит Учитель: «Я не был Отцом и не был Сыном, а надо заслужить Духа Святого». Он такой же человек, как все. Придёт Новый человек — вот, тот придёт уже с Духом истинным, и он будет учить не так, как сейчас. Ещё никто не знает, как.

За новое небывалое будет учить новый Учитель. Сейчас вы ещё живите. Очень мало знаем про Учителя. Что мы знаем? Мы же ничего не знаем про него. Его истину мы не знаем, к чему, как он шёл, тоже мы не знаем. Он же нам никогда ничего не говорил. И как мы можем знать за это — за его, за всё?

Ю. Иванов: Расскажите про сны с Учителем.

А. Афонина: Просто, вот так, сидит за столом. Вроде бы какая–то работа была у него. Что он делал, я не знаю. А я, так, в шагах в двух от него, стою. Он тогда поворачивает голову и говорит: «И Настя запасается». А я тогда говорю: «Учитель, я ругаю, ругаю себя». Несколько раз я повторила так, «ругаю, ругаю себя». А потом он поворачивается и говорит: «А сейчас надо очищаться». Всё. Он много не говорит.

Ю. Иванов: Скажите, как Вы понимаете приход Учителя?

А. Афонина: Сейчас он пока ещё не народился. А, Учитель должен народиться. А когда он народится, тогда пойдут его дела. А когда он народится, тогда и врач не нужен. Видите как? Ждём роды его. В этом году должны быть роды — в восемьдесят девятом году.

П. Волошин: А, как он пишет? Как Вы представляете Учителя?

А. Афонина: Я представляю как Бога, Духа Святого, как Спасителя народа всего Мира на Земле. Он спасёт тех людей, кто будет верить Учителю, кто поверит его Идее и пойдёт по его пути. Кто не пойдёт, насильно не заставишь.

Поверить надо. Как? Не словом. Душой и сердцем приблизиться к нему. Понять его надо. Вот, как он пишет в тетради: «Поймёте мои детали, будете жить с Богом, а не поймёте, значит, дело ваше».

Ведь он на Земле тоже всяко жил. Не только всё хорошее делал. У него поступки не все нравились людям. А это же нужно понять, почему он так делал, зачем это он делал. Это наше, как бы сказать, учение. А потом самому человеку надо разрабатывать мозгами, как правильно поступать. Приблизиться — самое главное — надо к Учителю. Как он пишет в тетрадях, чтобы Он был в нас, а мы в Нём были. Все восемьдесят девятый год ждут — он так пишет в тетрадях. «А меня же, — говорит, — надо съесть и проглотить. Что это значит? Надо принять его в нутро. А как принять? Вот это новое земное. Читай и с ним соединяйся.

П. Волошин: Вы вчера говорили, что человек, как бы, идёт в себя, углубляется, расширяется сознание и потом понимается только Учитель.

А. Афонина: Да, это как сознание расширится. Как оно расширится, сознание? Ведь не у всех сознание одинаково расширяется. Лучше вера в Учителя — лучше будет расширяться сознание. Это же, как ближе к Учителю. Ближе к нему надо. Не только словом его надо понять, а верить ему надо делами и сознанием.

А сознание от человека зависит, от его поведения. Надо же делаться эволюционным человеком. Надо вежливость приобрести. Надо с людьми быть вежливым. Как бы лучше себе себя представлять, делать, перерабатывать свой характер, не быть таким злым, ненавистником к другому. Вот этого не надо.

Надо всегда принимать и хорошее и плохое. Понравилось тебе слово или не понравилось — воспринимай его всё. Воспринимай, а потом уже разрабатывай. Не надо обижать человека. Может он и не так сказал, а ему не надо резать, не надо ему прямо отрубать это всё, а соглашайся всегда с человеком. Тогда уже будет Учитель лучше и на нас внимание обращать.

Видите, какие мы сейчас все люди нехорошие: злимся друг на друга, ненавидим друг друга, а находимся в Учителевой Идее. А от этого надо уже уходить. Надо же выйти, приближаться к одной семье. «Одной семьёю жить мы будем, кто же нас тогда осудит. Будет незачем судить, ведь все в дружбе будем жить. Словом враг искоренён,
Победитель наш умён». Вот к чему Учитель подводит.

Ю. Иванов: Он же никого насильно не заставляет?

А. Афонина: Никого насильно никто не заставляет. Должен сам человек понять, пойдёт ли ему Учителева Идея. Не пойдёт, значит, не мучай самого себя.

Ю. Иванов: А Вам жалко было Учителя?

А. Афонина: А как же? Это ведь только подумать надо — пятьдесят лет проходить зимой и летом в одних шортах. А ещё и психбольница его забирала. А за что? За ихнее недопонятие.

Ю. Иванов: И Вы переживали за него?

А. Афонина: Я и до сих пор переживаю. Но только поделать ничего не могу. И до сих пор переживаю. Окружают люди не только хорошие — и плохие. Вот эти люди плохие и тормозят человека, который ближе подходит к Учителю. Ему, обязательно, какой–то тормоз приподнесут, этому человеку, чтобы его сбить с пути этого. Как говорится: «Сам не гам и другому не дам!»

Ю. Иванов: Вы в судьбу верите?

А. Афонина: Как? А, в какую судьбу?

Ю. Иванов: Ну, вот, люди разные. Можно переделать человека?

А. Афонина: Никто никого не переделает. Только сам человек должен переделаться. Но он должен слушать другого человека, поучиться надо, тетрадь почитать надо, что ты там понимаешь. Это тоже учёба. Как Учитель говорит, в моей Идее тоже десятилетка должна быть. Люди десять классов заканчивают, а потом выше идут, кто куда. Так и в учителевой Идее — десятилетку, а десятилетка это есть полнота. А полноты не будет, значит, ты уже не годный, то есть получишь ниже оценку. А десять классов — это уже высшая оценка.

П. Волошин: То есть, это вы говорите о Человеке, который пойдёт в Природу, сбросит одежду?

А. Афонина: Нет, это сначала один человек, как бы, покажет путь другим людям. А потом пойдут за этим человеком другие люди.

П. Волошин: А что он сделает, этот Человек?

А. Афонина: Возьмёт шесть дней не кушать — одно воскресенье кушать. Но для этого надо силу почувствовать в себе. Учитель даст силу, значит, будешь так делать. А не даст силу, ведь человек сам ничего не сделает. Только с помощью Учителя это всё будет делаться. Одно воскресенье в неделю человек будет кушать. Пока так. А потом в месяц один раз будет кушать, потом в полгода один раз, а потом в год один раз. И человек остаётся безо всякого питания, он уже не будет вообще кушать, никогда. Человек будет уже в Природе находиться, в дом он уже не будет заходить, ему дом будет не нужен. Человек будет в Природе и у Природы будет учиться. Природа человеку будет говорить, и он будет исполнять. И что Учитель будет говорить, тоже надо принимать и исполнять.

П. Волошин: Это будет новое небывалое?

А. Афонина: Вот это будет новое небывалое. Учитель говорит и пишет, что сейчас это тоже старое историческое. Это не новое, это старое. Учитель говорил нашим людям: «А чем вы отличились от других людей? Да, ничем». А вот когда новый Учитель придёт, тогда он будет учить по новому–небывалому.

Ю. Иванов: А что Учитель говорил о сказках? Я хочу поговорить о сказках.

А. Афонина. Учитель лично мне сказал: «Настенька, смотри сказки!» Значит, они нужны будут. Значит, эти сказки станут былью. И сказки они нужны и очень даже нужны. Сказка, и то, человека поучает, если, конечно, человек воспринимает и понимает что–то в них. Потому что он русский человек и должен быть русским человеком. Такая Идея у русского человека должна быть.

Ю. Иванов: Почему Учитель родился в России?

А. Афонина: Потому что он должен быть русским, и эта Идея должна быть в русском человеке, и должен русский человек это всё провозглашать. Русская Слава должна быть на Земле. Учитель народился при Советской Власти, где он сохранялся и спасался до своего времени. А если бы Учитель народился в буржуазии, там бы его вперёд времени убили — непонимающие церковные служители не дали бы ему ходу. Учитель же идёт за новое небывалое, а им же это дико, они этого не понимают.

Надо постепенно учиться, понять же это надо. А когда Учителя не поймёшь, то и Учителю плохо, и другим людям плохо.

Ю. Иванов: А как он говорил?

А. Афонина: Учитель говорил за себя: «Я же русский человек и в России народился». Как нужно было Природе, так она и сделала, так и поступила. Где ему надо было народиться: среди русских, или среди других национальностей — это всё посодействовала сама Мать Природа.

Ю. Иванов: В церковь Учитель не ходил?

А. Афонина: Раньше он ходил. Он сам был церковный служитель. У него староверческая вера. В Ореховке, в основном, староверы. А потом Учитель узнал, кто он есть такой. Ему в шахте было сказано, он тогда работал в шахте, что ты есть Иисус Христос. А Учитель на это отвечает: «Иисус Христос не работал в шахте, а что ж я работаю в шахте?» И тогда он вышел из шахты, и он работал во многих других местах. Ему не везло: поработает немножко и уходит. Учитель же шёл по–правильному пути, а такому человеку обязательно будут мешать со стороны.

Ю. Иванов: Как он относился к верующим?

А. Афонина: Он ко всем хорошо относился. Кто его познал, он к тому относился и соответственно. А остальные? Ну, они живут на Земле и пусть живут. Насильно их не потянешь. А вообще–то, он относился неплохо ко всем. Не мешал никому: ходит в церковь — пусть ходит. Молится, как он умеет — пусть молится. Православная вера есть светильник на Земле, но не все православные имеют в этом светильнике масло.

Ю. Иванов: Учителя называли Алёнушкой?

А. Афонина: Есть такая сказка. Алёнушка и Иванушка идут в пути. Иванушка захотел пить: «Алёнушка, я напьюсь из этого лошадиного копытца?» Она отвечает: «Не пей Иванушка, жеребёночком будешь». Они дальше идут. «Алёнушка, я напьюсь из этого козлиного копытца?» Она отвечает: «Не пей, Иванушка, козлёночком будешь». Он её не послушал и напился. И стал Иванушка козлёночком, и жил в России. И до сих пор он ещё козлёночек. А когда придёт Новым Человеком на Землю, будет Богатырём, потому что он в Природе уже научился, закалился в Природе, чтобы быть уже не козлёночком, а Богатырём. Ну, и этого козлёночка решили зарезать. Зарезали его, и он пошёл уже в Природу, и там уже находился с Матерью Природой. Только она его охраняла, а люди его изгнали с Земли, не дали ему дальше продолжать учить людей Новому Учению. Не дали ему дожить до этого времени. А не дали ему дожить 5 лет и 2 недели. Если бы он прожил 5 лет и 2 недели, значит, он был бы уже на Земле Победителем — победил бы этого козлёночка.

Ю. Иванов: Всё это происходило в России?

А. Афонина: Всё это происходило в России. И всё это он пережил, и всё это перетерпел на своём теле. Ему было очень трудно, но он терпел и смотрел на нас, на таких. И сказать нам он не имел права, потому что мы этого недопонимаем и пойдём ему напротив, а он всё молчал. Молчал и всё переносил на себе.

Когда Учитель был на Земле, он был «козлом отпущения». Ему не с кем было поделиться своим горем, своим прожитым на Земле, рассказать о своей судьбе. И сказать своё Слово, свою тайну, было некому. Он не надеялся на людей. Мы же люди — все предатели, мы же и предали Учителя. Так он и ушёл «козлом отпущения» от нас.

П. Волошин: Вы говорили, его закопали?

А. Афонина: А он это пишет в тетради: «А меня закопали живым, но моё тело лежит и что–то оно думает и готовится. И живое, оно не пропадает». Он вернётся. Клетка живая не пропадает, она всегда должна быть живая.

Ю. Иванов: Приходят уже новые люди, которые понимают систему Иванова.

А. Афонина: Приходят новые люди, которые стали его понимать, стали его осознавать. Уже стали его и ждать на Землю Новым Человеком, чтобы он учил людей новому небывалому, безсмертию, сознанию. Не простуживаться, не болеть, а входить больше в своё сознание. Понимать нужно Природу, понимать её язык, понимать Учителя. А раз человек будет всё это понимать, значит, он будет подходить ближе к жизни, от смерти будет отходить, а к жизни будет приходить. Это зависит от самого человека.

Ю. Иванов: А он сейчас среди нас как Алёнушка?

А. Афонина: А он среди нас как Алёнушка сейчас.

Ю. Иванов: И учит молодого козлёнка, т.е. весь народ, который начинает просыпаться?

А. Афонина: Которые люди начинают просыпаться, они уже сами себя начинают учить, просят Учителя. Выпросят у него, он даёт этому человеку понятие. А раз даёт понятие, значит, дальше продолжают. Вот так и учатся заглазно, без Учителя, по Духу.

П. Волошин: То есть новый человек — это начальный человек?

А. Афонина: Новый человек — это начальный человек в новой жизни. А потом он даст силы тому человеку, который его поддержит, народит, провозгласит. Учителю надо, чтобы его узнали во всём Мире. А кто как поверит — это уже дело их. Самое главное, чтобы люди знали. Это будут роды на Земле: придёт такое время, и Он народится.

Ю. Иванов: И всё это идёт к 2000–му году?

А. Афонина: И всё это идёт к 2000–му году. И эти года мы всё будем молоться, как в жерновах. Кто это устоит и кто это поймёт?

П. Волошин: Эти роды, рождение, вы, наверное, чувствуете и в себе?

А. Афонина: Это же без Природы ничего не сделаешь. Природа будет тебе подсказывать. Будут роды — силы придут в человека, а раз сила придёт, и раз знание придёт, значит, и провозглашение пойдёт в Мире.

П. Волошин: Как это проявляется?

А. Афонина: Проявляется потихоньку, помаленьку. Я же Учителя спрашивала: «Дай мне откровение». А он пришёл во сне и говорит мне: «Помаленьку». Значит, чтобы не переесть этого. Человек должен помаленьку воспринимать и Духовное Учение.

Ю. Иванов: Говорил про учеников?

А. Афонина: Было, он сам говорил, в Москве четверо учеников, в городе Николаеве двое, в Донецке один, а остальных не сказал. Вот семь учеников сказал. Но, он сначала говорил десять только учеников и две женщины, а потом через некоторое время уже сказал: «Все двенадцать уже готовые». Сейчас ждут только пришествия Учителя.

Но, надо и самим работать, а не сидеть, сложа руки, становиться таким, как Он. Чем больше вера, тем глубже познания. Надо, чтобы была практика, чувствительное созревание, и быть ближе к Учителю. Расширение веры, расширение сознания. А вот радости ещё ни у кого нет. Вот мне бы радоваться, но, как–то, нет этого. Ещё в щипцах, не вышла из этого капкана. Ожидание есть. Даже, когда в очереди стоишь: вот уже 2–3 человека осталось, вот так и сейчас у нас ожидание какое–то.

Ю. Иванов: Но это уже радостное чувство?

А. Афонина: А это уже радость есть. Хоть малейшая, но радость. А радость есть, тут и вера есть. А вера есть, тут и сознание расширяется, и Душа уже по–другому говорит, как бы, успокаивает человека, мол, не переживай, не горюй, всё будет, только терпи. Терпи и верь, и всё будет тебе.

В общем, мне было такое сказано, я спала, слышу сквозь сон, что моя центральная нервная система как бы живая, как бы, кто–то по ней ползёт и, даже, со звуком с каким–то. Доползло до головы, и тогда мне было сказано: «Проснись». И я проснулась, взяла ведро Воды и пошла обливаться.

П. Волошин: Т.е. это такое уже понимание, слияние с Учителем?

А. Афонина: Да, такое уже понимание у человека есть. Каждая клеточка будет говорить, живое тело должно ощущать и предсказывать человеку через сердце и душу. Вот у меня какие–то слова в мозгах произойдут, и я просыпаюсь и запоминаю эти слова. Само оно говорится, человек должен заслужить это. А заслуги, какие должны быть — это мы уже знаем, в самом человеке.

В труде и терпении твоя слава.

Не думай, что жизнь — это просто забава.

Всех слабых Природа стегает.

Запомни, что Разум всегда побеждает,

А в Разуме сила, кто ей обладает,

Тот по жизни без страха шагает.

А Он говорил так: «За меня не только Россия одна должна знать. Я пойду и заграницу — там тоже есть люди, они тоже хотят жить». Мир обязательно должен быть. А кто этот Мир заслуживает? Сам человек. Вот Он говорил: «Если бы весь Мир познал меня, и не было бы никаких войн, никаких несчастных случаев, и жили люди бы в новой жизни». Но Мир не весь его познал, всякие люди есть, из–за каких–то людей и мы страдаем.

Ю.Иванов: Тогда и религии уйдут?

А. Афонина: И религии уйдут. А зачем нам эта религия? Религия всё равно к смерти ведёт. Ну, послушали мы этого попа, что он там говорит. Может, он и сам не знает, что говорит. А Учитель так сказал: «А первые в ад пойдут — это попы». Это он написал в тетради.

Ю. Иванов: Те верующие, которые ходят в церковь, они постепенно придут, наверное, к Учителю? Они же чистые душой.

А. Афонина: Те, которые познают истину, как говорил Учитель и написал в тетради, есть человек неверующий, он ни в кого не верит, но если истина придёт на Землю, и он поверит этой истине, и спасётся. Вот так он пишет. Значит, у такого человека душа уже готовая, она только ждёт пришествия Бога на Землю. А остальным людям надо подготовиться. А, вот, люди неверующие, они, в основном, все добрые, они все говорят: «Да мы Бога не видели и не знаем, кто Он такой есть. Но мы знаем человека: если хороший человек, то это и есть Бог».

Ю. Иванов: Будет очень много, потом, Богов? И все будут Боги?

А. Афонина: Кто достигнет, тогда все будут Боги. Всегда говорил и пишет так в тетрадях: «Когда человек почувствует в себе спокойствие, тогда он будет и Бога достигать». Он говорит, что молодёжь его поддержит. А какую он тайну открыл, это нам пока неизвестно. Но за молодёжь он шёл, болел за молодёжь и старался её поддержать, старался её вести. Но не вся молодёжь пошла за ним. У кого, какое сознание и понятие.

Ю. Иванов: Что он будет делать?

А. Афонина: Учитель как пишет в тетрадях: «Всем вырешу по 33 руб. 33 коп. зарплаты. Кто хочет мою зарплату, пожалуйста, — ворота открыты. А кто не хочет пусть живёт, как жил, пусть кушает, умирает». Учитель думает, что этого должно хватить. Мы сейчас три дня не кушаем, а три дня кушаем. Сколько у нас уходит? Меньше уходит. Как я раньше кушала, мне и 50 рублей не хватило бы, а сейчас и 33 рубля хватит. Раньше уходило полбулки хлеба, а сейчас мне один ломтик — и хватит. Человек подойдёт к этому, что мало будет кушать и будет обходиться на 33 рубля. Ему достаточно. Старому и малому — всем будет так.

Ю. Иванов: Для всех?

А. Афонина: На Земле со всеми людьми. Он был тоже не Бог, а просто Богочеловек. Так, как и все. Но хочет достичь, чтобы быть Богом и людей привести к этому, к своему, чего он добивается. Надо заслужить Духа Святого. И людей он будет учить, чтобы они подходили к этому Духу Святому, чтобы опознать, воспринять Духа Святого. Чтобы без потребностей остаться, один раз в неделю кушать, в месяц, в полгода и в год один раз кушать и остаться просто Духом Святым. Он человек, но он же лёгкий будет. Ему, что Земля, что Воздух, Вода — всё будет одинаково, потому, что он заслужил уже Духа Святого.

Ю. Иванов: Придёт на смену Великий Дух. Читали у Учителя? На смену Бога идёт Дух Святой.

А. Афонина: На смену Бога идёт Дух Святой. Дух Святой на Земле не имел роли. Можно было и не закопать Учителя, но почему его Дух Святой не спас? Потому, что он не имел права. Право было дано Отцу и Сыну. А Отец и Сын не смогли это победить такого злейшего врага, что его закопали в могилу. Этот враг победил Отца и Сына. А Дух Святой не имел права касаться этого дела — делайте, что хотите, вам дано право, живите и делайте.

А сейчас мы ждём человека нового небывалого уже с Духом Святым. Уже с такой силой, с Природной силой, которая будет даваться и людям, которые будут ему верить.

Не только Учитель один будет на Земле такой. Без людей он не может. Учитель говорил: «Я без людей ни туда, ни сюда, есть ничто без людей». Значит, люди тоже должны быть с ним на Земле. Люди ему будут помогать, Учитель людям будет помогать. Вот так оно и будет в жизни продолжаться.

Ю. Иванов: Как Вы себе представляете человека будущего?

А. Афонина: Раз в нём будет Дух Святой, он будет уже лёгким человеком. Учитель говорит, как зонт поднимется в высоту. Человеку не трудно будет подняться — он лёгким будет. Он Духовным считается. Мы сейчас земные люди, а то будут люди Духовные. И характер изменится. Сейчас злые все, ненавистные друг на друга, а зло уйдёт с Земли, смерть уйдёт с Земли. Что ты достиг на Земле, то и получишь. Не достиг, остался плохим — плохим ты и останешься. Будешь мучиться в плохом, ты не достигал хорошего. Смерть ушла с Земли, её нет, и не догонишь. И рад бы умереть, а человек не умрёт.

Ю. Иванов: Спойте гимн.

А. Афонина: Люди Господу верили как Богу…

И.П. Рябцев в гостях у добровольного общества «Истоки»2
Январь 1995г.

Ю.Г. Иванов: Иосиф Петрович, у нас просьба к Вам, расскажите немного о себе.

И.П. Рябцев: Я из этого же села, здесь родился. Предки мои приехали сюда в 1772 году. Императрица Екатерина II переселила сюда нас, русских, для охраны границы от турков. Здесь русские сёла, здесь цепь русских сёл: Самсоновка, Ореховка, Чернухино. Наши предки несли охрану, они за это не имели над собой помещика. Здесь вы встречаете курганы. Есть скифские курганы, есть сторожевые курганы. Наши предки на этих курганах имели вышки: они наблюдали, не летят ли «птицы» с Юга, т.е. не мчится ли конница. В случае опасности костёр внизу зажигали из смоляной бочки, и за два часа весть доходила до Петербурга.

Я родился в 1912 году. В семье я последний сын. А семья моя такова: отец мой — Пётр Иосифович, а я — Иосиф Петрович. Отец в 1919 году погиб в борьбе с деникинцами. Отец моей супруги, Клавдии Григорьевны, был в гражданскую войну партизаном на бронепоезде №72 им. Николая Руднёва. Руднёв был адъютантом Ворошилова. Дом наш сожгли белогвардейцы, мы остались вот в такое время… Вы знаете праздник Введение во храм Пресвятой Богородицы? Это в начале декабря. Снежок был, дом сожгли, а нас выбросили, как щенят. Ну, как–то ж, выжили. И первое, что было, — это меня похоронить хотели. Но, слава Богу, мне Господь дал жизнь. Как похоронить? Я самый меньший, у матери четверо нас. Я тифом болел, вот все и молили Господа Бога, чтобы он забрал к себе. Меня искупали, одели, пригласили священника, был Булгаков тогда. Он меня причастил, исповедал. Всё — на Тот Свет хотели отправить, а я выжил.

Потом школьные годы. Там, где у нас сейчас клуб, была земская школа. Школа была построена в 1914 году. А ниже церковная была, она была построена в 1911 году. Я окончил эту школу — четыре класса. Потом в 1928 году поступил в Горнопромышленное училище, куда принимали с семью классами образования, но меня приняли. Я окончил его, получил специальность слесаря и электрика. Я потом после этого училища в 1931 году поступил в педагогический институт в Луганске. Я на физико–математическом факультете учился, а потом не захотел учиться, меня исключили как дезертира без права поступления в учебные заведения в течение пяти лет. Точно через пять лет я пришёл и говорю: «Принимайте, вы же на пять лет меня исключили». Приняли. Я быстро учился, мне быстро давалось это, и в какие–то четыре года я окончил институт — в год кончал по два курса.

Я окончил Учительский институт и Педагогический институт — это математический и исторический факультеты. Когда я вернулся в село, я работал в школе — она была там, где сейчас клуб. Работать я пришёл уже директором школы, а те, кто со мною в первом классе учились, ещё сидели в пятом–восьмом классе. А потом дальше что?

Служил я в морском флоте в Севастополе на линейном корабле «Парижская коммуна». Командиром корабля у нас был Пув Карл. Если Вы слышали, был министр внутренних дел в России, так Пув Карл — это его отец. А этому Пуве, мальчугану, я сопли вытирал. Они же были детишками, а я же взрослый.

В 1931 году вообще образованных людей не было, и я занимался с офицерами на корабле — учил их грамоте. А наш корабль «Парижская коммуна»— сам лидер–корабль. К нам в Морской флот приехали артисты с Большого театра во главе с артисткой Степановой. Она тогда в 1935 году уже имела Орден Ленина. Когда давали заключительный концерт, свыше дали задание приветствовать и благодарить артистов. На корабле поручили это сделать мне. Меня завели в ложу, где сидит Командующий Черноморским Флотом Кожанов и Тухачевский — он тогда приезжал. Я сижу с ними, мне стыдно, и я убежал от них. Меня нашли и посадили с ними. Командующий Флотом: «А кто это?»

А потом, ещё не закончился концерт, меня толкают, цветы мне дают, мол, иди, приветствуй. Тогда так не было, чтобы дали записку и проверят, что будешь говорить. Тогда было, говори, что хочешь. Говори, хоть «Долой советскую власть!» (смеётся). После этого было организовано угощение артистов, а я сбежал. Меня нашли, артистка Степанова посадила Тухачевского — молодого Маршала Советского Союза — справа, а меня — слева.

Я отступлю. Был один такой эпизод. Наш командир корабля Пува, год рождения 1890, был великолепнейший человек. Выступал однажды Пува, говорил, говорил. Мы все уши поразвесили, слушаем. Он говорит: «А в 1924 году со мной случилось большое несчастье — я женился».

Я окончил службу на Флоте — был списан с корабля по болезни и добровольно пошёл в Армию. К тому, о чём я говорю, у меня есть эти документы, они хранятся. В ВОВ я в разведку ходил. Здесь — в Красном Луче — ходил в разведку. Я по ранению второй раз переходил: туда перешёл и назад, потом туда, и т.к. меня ранили, я попал к немцам в плен. А я же не военный, я же добровольно пошёл выполнять задание. И вот после этого плена в 1942 году я попал в немецкий лагерь Гамельсбуг — это семь километров от Швейцарии — и сидел в этом лагере. Там сидел генерал Карбышев, там сидел генерал Павлов, там сидел Яков Джугашвили — это сын Сталина, ну а мы — шантропа уже такая. Ну, мы сидели не вместе — генералы и офицеры были в другой зоне. С Джугашвили боялись знаться, потому что он сын великого человека. А потом отправили нас работать в Баварию. Здесь я работал на деревоотделочной фабрике в городе Вальтмюнхен — это на границе с Чехословакией. Там я работал четыре месяца: с 26 мая по 26 сентября.

Ю. Г. Иванов: Тяжело вспоминать, конечно. Я же понимаю.

К.Г. Рябцева: Как вспоминает, так плачет. Ну, успокойся!

И.П. Рябцев: Я оттуда бежал. Ориентируясь по звёздам, по луне, четыре месяца был в пути. Пешком прошёл почти до самого Краснодона, до Сталинграда не дошёл немного. Я шёл по оккупированной территории и шёл именно только ночью и напрямую. Из Швейцарии шёл по Богемским лесам, по Аральским лесам. Ориентируясь по деревьям — где Юг, где Север, направление выбирал на Восток.

Ну, и что же, что я был член партии? Потом, уже после войны, меня исключили из неё. За что? За то, что я был на оккупированной территории. А как же я мог? Бог Икару не дал за облаками лететь, чтобы оказаться дома. А в лагерях, там же были не немцы, а мы были — русские. Лагерь был не оккупирован немцами, а мы под открытым Небом, в снегу... Как угодно там было. Так вот меня исключили. Ну, а куда же идти, если человек работал здесь директором школы, а то меня и учителем могли не принять? Так я пошёл работать в шахту. Работал по старой специальности — электриком в шахте. И вот я этим электриком заработал горняцкий стаж и как горняк в 50 лет перешёл на пенсию. Перешёл на пенсию в 1962 году.

Мы–то были ещё мальчишками, ореховских улиц было мало, чтобы ходить с демонстрацией. Как Есенин говорил, «задрав штаны, бежал за комсомолом», так я, пионер — с 1924 года, комсомолец — с 1927 года, член партии — с 1939 года, а беспартийный — с 1951 года. Ни на кого я не обижаюсь, никого я не обвиняю. Но, в чём я, собственно, виноват? Такова жизнь была. У нас у всех вытравили Душу. Кто вытравил? Не коммунисты. Коммунисты — это народ порядочный, хороший народ. А большевики–ленинцы, они вытравили и довели до того, что мы сейчас хуже зверей друг на друга смотрим.

Знаете рассказ Джека Лондона, как собака и кот оказались на Аляске? Собака подыхала с голоду, а кот ловил мышей и кормил её. А у нас же, будешь идти, упадёшь, так через тебя перешагнут, и никто тебе не поможет. Вот до чего довели. Хозяйство можно восстановить — подумаешь, велика беда!? 10–20–30 лет, и хозяйство будет восстановлено. А душу человека — это… Это трудно! Это столетия пройдут, если мы будем такого же душевного склада, как в праотцовской России.

А что же было? Сказал наш «великий вождь»: «Мёртвому хозяйству не выйти из нужды»— загоняли в колхозы и пулемётами, и плетью — как угодно. И что же получилось? Семьдесят три года коллективное хозяйство было — вот результат.

А когда Столыпин организовывал кулацкие хутора, что ж с ним сделали? Подослали большевика Багрова и убили. Столыпина убили в 1911 году в Киевском театре. Они сидели рядом — Император Николай II и Пётр Аркадьевич Столыпин. Подошёл Багров — ему билет достали в театр, и он с пистолетом туда прошёл. Когда до этого Багров пришёл к начальнику полиции в Киеве и предложил свои услуги, что б выдавать своих товарищей, начальник полиции сказал: «Ах ты, подлец! Так ты хочешь своих товарищей выдавать? Вон отсюда». А большевики его использовали. Багров стрелял не в Николая II, а в Столыпина как в реформатора. Жена Столыпина потом просила, чтобы Багрова не казнили.

А, что говорить дальше? На пенсии я уже. Живу я материально, как? Ну, есть, чего поесть, скажем. Конечно, хотелось бы кофе, рыбки покушать. Ну, отравили у нас всё эти большевики–ленинцы, отравили реки, моря. Теперь только у вас был бы заснят этот фильм о рыбке, которую ловили в Азовском море. Мы бы хоть посмотрели её, а то, и посмотреть нечего. Вот до чего довели. Теперь эти же называли себя демократами, коммунистами, партию их запретили на Украине. Я газету получил: сам председатель облисполкома — коммунист, а требует на Верховном Совете поставить вопрос, чтобы этот запрет отменить. А что ж тебе ещё нужно?

Я знал людей в Райкоме партии, в Обкоме партии — кто сидел, тот и сидит. Они только перекрасили, и всё. А что же нам? Я уже свою жизнь отбыл, хватит уже. А, всё–таки, хотелось бы кое–что ещё увидеть.

Но я буду жить ещё, потому что я, как говорят, оптимист. Оптимист в чём? Я старался всю жизнь зла людям не делать. Меня приглашали работать в Обком партии два раза, а я в Красном Луче работал. Самолёт присылали за мной, в Луганск привозили и из Луганска с тем, чтобы перешёл в Обком работать. А как работать в Обкоме, если курица яйцо ещё не снесла, а должно тут, в селе, идти и говорить: «Давай, давай яйцо». Так я б давно свои заплатил. А я же не могу свои заплатить. Поэтому я и не пошёл туда для того, чтобы из людей соки последние выжимать. А те, кому было безразлично, в крови по локоть руки и ноги, шли и работали эти годы.

Ну, я вот дожил, мне уже восемьдесят третий год. Я благодарен Богу, что столько лет прожил. Правда, жизнь не очень хороша была. Да, и на кого ж, обижаться? Сам виноват, моё поколение. А сейчас поколение растёт? Это тюфяки, а не мужики. Он, как тюфяк, ходит. Знаете, есть такая трава томка — ею диваны чёрные набивают. А я жил в Приморске возле Бердянска, и он ходит, как тюфяк. Ему всё равно, ему только подлизать то, что с барского стола под стол упадёт. Если бы они питались от стола барского? А то из–под стола питаются и считают, что он хорошо живут.

Получается так: мы строили социализм 70 с лишним лет, мы и колхозы строили. И тоже, наверное, были люди такие подлые, как и сейчас. Только, мы ж себя не видим. И не говорить же о том, что подлостью отцов прославилось наше поколение. А сейчас вот и живём... Жена говорит, что я бы съела рыбки, хотя бы хек, хотя бы что–нибудь, а его нет. А нас кормили рыбкой «карие глазки». Это рыба была, килька. Она была с мизинец длиной, плоская, тонкая–тонкая, всегда она ржавая была, уже застаревшая. Это нас кормили в 1932 году, когда я в институте учился. 15 копеек 100 г была эта килька. А хлеба давали по 150 г. Как возьмёшь его, а с него течёт.

Ю.Г. Иванов: Иосиф Петрович, скоро вам уже 85 будет. У нас есть земляк Иванов Порфирий Корнеевич, который 85 лет прожил. Расскажите о встречах с ним.

И.П. Рябцев: Я расскажу. Я с ним встречался. Ну, как встречался? По–настоящему я с ним встречался только два раза, а видел его очень часто. Он был в дружбе с моим тестем — это отец Клавдии Григорьевны. Он упоминает о Порфирии Корнеевиче, называет его уличные клички. Называли его Гринчак — он Григорий Иванович. Нас по–уличному называют все Титковы — Тит прадед у меня был.

Как я встречался с Порфирием Корнеевичем? Я работал в Ровеньках и потом попал там в опалу. Секретаря Райкома партии — Рубченко был — я назвал «свиньёй». Это ж, то время было, а я был очень дерзкий, у меня были тылы хорошие — мой отец погиб. Этот Рубченко сел в президиум учительской конференции, а я — заведующий начальной школой — встал и сказал, что предлагаю вывести его из президиума, т.к. он не учитель. Его вывели. Он на меня говорит, что ты, как ворон в басне Крылова, который сидел на дереве и каркал. Я говорю: «А ты, как свинья, корни у дуба подрываешь». Вот из–за этого и получился скандал. Потом в газете поместили, что я «троцкист», и меня посадили.

И я сидел вместе в одной камере с Порфирием Корнеевичем. Комнатка с кладовочкой, лежаночка у него бетонированная, и моя. Мы с ним просидели вместе 25 дней с 9–го апреля 1934 года. Он сидел не за свою деятельность — он человек был очень религиозный. Таким же он, наверное, и остался. Он руководил какой–то сектой христиан евангелистов. Он рассказывал, как он стал религиозным, как сектой руководил, и его арестовали за эту секту. И вот, когда нас на прогулку выпускали, начальник ГПУ там, в Ровеньках, называет меня по фамилии. Думаю, откуда ж он меня знает, он меня не допрашивал? А он говорит: «Рябцев, того–то, вот, который за тобой ходит, ты его сагитируй, что он руководитель секты».

Это был 1934 год — я в 1934 в Армию осенью не призывался. Его посещали члены его общины. Ему кувшин приносили, который предназначался для молока. Ему борщ в нём приносили и ложку с такой ручкой. Очень вкусный борщ. Он всегда первому мне кушать давал. Тарелок не было: сначала я покушаю, а потом он кушал. А спали на траве: на эти лежаночки его поклонники травы — полынь — наносили, и мы на ней спали. А у меня кормёжка была другая, мне носили со второго этажа гэпэушники. Почему? Потому что меня считали, что я человек, вроде, интеллигентный, и деньги у меня были. Немного денег было, они только спрашивают, что вам принести? Гэпэушники меня никогда не оскорбили, называли на «вы», газеты мне приносили за мои деньги — тогда вот так было. И со мной разговаривали как с порядочным человеком. Не так, как в последнее время — по морде били. Только спросят, что принести вам, я говорю: первое не нужно, только принесите второе — две порции — и компота. Но я платил за это. А тогда же дёшево это было, у меня было мелочи, наверное, рублей до полсотни.

Мы праздновали там его первую годовщину прозрения его. Об этом он говорил. И говорили мы с ним много раз. 25 дней сидеть вместе — о чём–то будешь говорить. Вот договорились так: кто из нас первый выйдет, тот посетит на дому: он мою мать, я ещё не женат был, а я — его семью. Я вышел первым. Он жил тогда в Шарапкино, а его дети учились в Шарапкино. Сейчас знаю, что это был его сын Андрей. А тогда пришёл в это Шарапкино, пошёл в школу, нашёл этого Андрея. Я сейчас знаю, что это Андрей, а тогда я не знал. А чего я туда пошёл? Мы договорились о транспорте. Тогда велосипед был, как сейчас автомашина. А у него, у Порфирия Корнеевича, были покрышки велосипедные. Он сказал мне: «Найдёшь семью и скажешь, что я велел покрышки продать». Как сейчас помню, что покрышки велосипедные стоили 7 рублей, но на рынке я, может быть, и 20, и 30 заплатил. Вот я пришёл, и его сынок Андрей мне отдал их.

Когда 27 июля 1944 года мы освободили город Львов, нас награждали Орденами. Армией Цветаев командовал. Пятая, наверное, была Армия — нам не сообщают, какая Армия. Андрей был адъютантом у командующего этой Армией. Я получил Орден Слава III степени. Орден. И потом в отношении войны. Я участвовал в освобождении семи областных городов Украины и столицы. Столицу освободили мы 6 ноября 1943 года. Потом я освобождал города Запорожье, Тернополь, Донецк, он назывался город Сталина. Тут у нас бои были очень сильные, три дня мы штурмовали его. А немец хитрый. Если есть время, три эпизода расскажу.

Ю.Г. Иванов: Боимся, батарея видеокамеры сядет.

И.П. Рябцев: А, Вы не записывайте. Вот такие эпизоды. Какие русские люди или, какие славяне! Под Житомиром патрулировали фронт: их два самолёта, а наш один. Немцы сбили наш самолёт кукурузник, и он сел на нейтральной зоне. Немцы начинают обстрел самолёта, подожгли его, лётчика ранили. Лётчик вышел и не сориентировался, куда идти — он повернулся в сторону немцев, его ранили, он упал. А мы сидим, наблюдаем. А фронт — овраг метра полтора глубины, чернозёмная степь. И вдруг поднимаются три наших человека во весь рост (Иосиф Петрович заплакал) и идут к лётчику. А огонь не утихает. Немцы уважали храбрых людей — на фронте наступила тишина. Ни единого выстрела: ни пулемёт, ни пушка — ничего не стреляет. Всё замерло, а это страшнее, чем артподготовка.

Взяли лётчика: один за голову, другой за ноги, а третий идёт как в почётном карауле. И ни единого выстрела ни с нашей стороны, ни с немецкой. Удивились — немцы могли в любой момент подбить. Наши до оврага, где мы сидели, метров пятнадцать не дошли, и немцы начали стрелять. Они сделали рывок, и — в этот овраг. Вот какие русские были! А теперь только в газетах пишут.

Вот в газете пишут. Пусть, даже президент, зачем же ты врёшь, что даёшь мне каждый год бесплатную путёвку, а сам шампанское возишь с Вены, для того, чтобы жён в вине с молоком купать? Это было, имейте ввиду, сразу после войны. А молоко это трудягам потом продавали. А он говорит, что каждый год ездишь. Зачем же, ты, врёшь, такой–сякой? Ты же эти деньги забираешь да пропивашь со своими невестами.

Ю.Г. Иванов: Иосиф Петрович, Вы говорили, что было две встречи. А вторая?

И.П. Рябцев: А вторая — вот, где было. Это было в 1962 году в Ростовской области. Мы жили с супругой, там тоже есть город Донецк, только областного подчинения. Я в 1962 году косил сено в Яшкинском лесхозе. В то время я уже на пенсию перешёл. Косишь сено, и три копны — лесхозу, а одну — себе. А при царе было: три копны — себе, а одну — помещику. И говорят, нас тогда эксплуатировали. Вот есть произведения Эндельгарда. который пишет, как нас эксплуатировали. Это ж не наш человек, это ж буржуй был.

Так, вот, там я с ним, с Ивановым, встречался. Ему дали делянку косить сено бесплатно. Как бесплатно? Это сено он не для лесхоза косил, а косил только для себя. Я косил в этом же лесхозе, был от него на расстоянии километра два. Поскольку мы уже знакомы были, я к нему ходил, и он ко мне подходил. Вот там мы встречались. Тоже, считай, эта встреча — не то, что встретились, поздоровались: «Здравствуйте»и ушёл.

Ю.Г. Иванов: Содержательная?

И.П. Рябцев: Да! Теперь вот, у меня есть его реликвия. Так вот, про этот камушек. Порфирий Корнеевич рассказывал, как это было. Он купался в Азовском море, раздетый был совершенно, и вдруг себе слышит, как будто муха, что ли, — «вжи», и возле него что–то в море упало. Думает, с Неба прилетело. Искал, так ничего и не нашёл. А потом через день или два, время уже какое, он опять туда пошёл и увидел, что вот этот камушек лежит на камне там, где он купался. Тогда кругом эта вода была мутноватая, и он не увидел, а теперь вода чистая, и он увидел — лежит. Вот это он поднял. Когда он мне давал, сказал: «Там вся история на нём есть».

Вы только почитайте вот здесь. (Иосиф Петрович показывает рисунки на метеорите). Я тут сам смотрел, искал тут что–то. Я находил 1995 год, крест стоит, точки есть распятия Иисуса Христа. Только у меня не было карты этой, Палестины, чтобы можно было сличить вот это. А так вот видишь: тут точка, и тут точка? Тут вот — как Иордан–река и море Мёртвое.

Он сказал, что ты… «Как же я могу найти? Я в Ореховке не живу». Он говорит: «Ты будешь жить там».

Он был мне, как угадка, какая. Действительно я приехал в Ореховку жить. И он примерно подсказал, где я могу здесь ещё его вещи найти. Например, в тряпочке было замотано перстенёк его первой супруги и потом серёжки были. Серёжки я где–то утерял, потому, что я этим не дорожил. Оно мне, как бы, не нужно было. Зачем? А это сохранилось. Что сейчас я с ними буду делать? Нечего мне с ними делать. А на этом камешке, он говорит, что там вся история. Вы, вот, только разберитесь с ней. Я это храню как реликвию.

Но я ещё, кроме всего, должен сказать, что я как будто разговаривал с ним уже здесь. Дня два или три, как будто, я встречался с ним, и он мне сказал в отношении этого камушка: как с ним поступить, кому его вручить, этот камушек. Это не исторический факт, а, то ли, как сон, то ли, как видение. Но, так было. Сегодня, например, я со своим другом во сне встречался, боролся с ним. Дружили лет двадцать пять, а это вот с ним встретился. И даже Дживаса я видел. Дживас — это помощник маршала Титома. В жизни я его никогда не видел, а во сне видел. Так и это. Как во сне, он мне сказал: «Там есть люди, которые в этом во всём разберутся».

А так, когда он мне давал, он сказал о том, что «этот камушек нужно вручить тем, кто больше всего занимается или успешнее занимаются распространением моего Учения». А в отношении колечка, вот, что он сказал: «Кто будет его носить, он будет жить столько, сколько будет жить память обо мне». Вот так он сказал. Поэтому я его и покажу вам, потому что так о нём сказано было.

Ю.Г. Иванов: Может, Вам помочь?

И.П. Рябцев: Нет, нет, нет. Я сам. Я тут поднимаюсь сам. А вот серёжек нет. Они лежали у меня в почтовом ящике и, вот, может быть, выпали куда. А может, они где–то есть у меня. Я сегодня ходил искать кое–какие реликвии, перед тем, как к вам прийти. Я ходил в летнюю кухню. Там у нас кладовая, и там некоторые вещи есть, и некоторые Паршековские есть. Это он, с этим колечком, лично давал, а то было уже так — в тряпочке, в ящичке таком деревянном в Земле закопано. Только, сейчас думаю, потому и говорил мне, когда мы встречались, что найдёшь. Так говорит: «В Ореховке найдёшь». А я говорю, что я там не живу — я жил тогда в Донецке Ростовской области. «Ничего, — говорит, — перейдёшь туда и будешь жить». Откуда он знал, что сказал вот так? Я действительно перешёл сюда, уже лет десять здесь живу. И вот эти кое–какие реликвии его нашёл. По его подсказке случайно нашёл.

Что ещё, в отношении Порфирия Корнеевича? Он мне сказал: «Вот те люди, которые в Ореховке есть, так они будут моими постоянными представителями на Земле». Это он уже здесь сказал. Я его за то уважаю, что я человек грамотнее его, я кончал институт, а он безграмотный человек, но не я же придумал «беречь Природу», а он. Значит, моя грамота — это «филькина грамота», а его грамота — он смог же, что сейчас весь Мир говорит о нём. А его пачкают. Ну, как пачкают? Вот об этом ещё надо сказать.

В этом яйце пять стихий Мира синтезированы. Какие? Как синтезированы? Он пришёл свысока, с Неба, наверное. Я не могу сказать, откуда. Вот этот камешек прошёл Воздух и прошёл Огонь. Почему? Проходил через Атмосферу, стал горячим, значит, Воздух и Огонь. А потом он попал в Воду. Вода и Земля, куда он приземлился, и пятая стихия — это Господь Бог. Или, как сказать?

Ю.Г. Иванов: Творец.

И.П. Рябцев: Да, Творец. Здесь синтезировано. И говорит так, как в Ветхом писании сказано. Я не помню, какой пророк говорит: «Положу Радугу как знак того, что вы — мои люди. Я с вами не расстаюсь».

Это будет такой же Радугой, как то, что в Ветхом завете сказано. А поэтому я хочу его не просто так кому–то отдать, из кармана, что ли, выбросить. Я им очень дорожу — это всё–таки реликвия, которую я получил от человека, которого сейчас весь Мир знает. А может быть, это символизирует яйцо, символизирует весь Мир, Земной шар. А его Ученье завоюет, безусловно.

Многим паршиковцам не нравится, когда я говорю, что у меня есть портрет, и когда я говорю, что они поганят, опоганили, Порфирия Корнеевича. Если бы я его не знал, я, может, не так относился к нему. А я его знаю, знаю как Человека, отношение его к людям. Он тогда был: как вот у Вас, бородка у него чёрная, и небольшая бородка была. К нему ходили очень часто — два раза в неделю, когда мы сидели вместе с ним. И борщ, это был апрель месяц, вкусный борщ готовили нам. Принесут лапку и крылышко, так он мне лапочку даст. И называл меня «сынок». Почему? Я на четырнадцать лет младше, а в то время для меня эта разница была заметная. Он девяносто восьмого года, а я двенадцатого года, значит, на четырнадцать лет старше меня был. Я его очень уважал.

А так вот, встречались часто. Что ж, на каждом шагу останавливать? Многие любопытные были, которые останавливали.

Вот у меня — всё. Если у Вас есть какие вопросы, я отвечу.

В связи с тем, что трое раненого выносили, был у нас такой человек, не могу называть национальности, я не националист, все люди Богом созданы. И вот нашёлся такой человек. Там, где перед Карпатьем наши войска под руководством Брусилова прорвали фронт и перешли через Карпаты в Венгрию, есть Кутузовский лес. Когда в лесу рвутся снаряды или бомбы, это очень страшно. Почему? Одна бомба разорвётся, а кажется, их десять. Куда не кинешься, везде эти бомбы рвутся. Так вот нашёлся один такой товарищ, который приказал ровик себе длинный выкопать. Сам лёг в этот ровик и приказал танку наехать на него. Бомба летела и попала именно под эту гусеницу — по ходу танка левую гусеницу. И перевернуло этот танк на ребро, и его убило там. А те люди, которые выносили этого лётчика, никто из них не был ранен. А этот прятался, и видишь, как Бог сохранил.

И ещё один эпизод. Это было под Чернобылем, речонка Стрипа, что–ли, через Чернобыль, я точно не помню. Был один майор, я всего сержантом был. В ровике я сижу — не ровик, а окоп, где можно было присесть и укрыться с головой — пригнулся. А немец ведёт стрельбу, и пули через меня летят. Вдруг подбегает ко мне какой–то майор: «Вылазь — это мой ровик!»Я вынужден был: вылез и лёг в ровик, в котором не спрячешься, потому что он был поперёк этого фронта. Немцы стреляют, могут тебя в ровике убить. А он залез в тот ровик и стал улаштовываться. И ещё не успел улаштоваться, на бруствере разорвалась мина, и ему голову снесло. А меня Бог сохранил — он меня с того окопа вывел. У меня — всё. Я не могу вас задерживать, у вас время.

Ю.Г. Иванов: Иосиф Петрович, немножко расскажите о своей жене.

И.П. Рябцев: Я, конечно, женился на самой лучшей девушке в Ореховке. Это ясно, потому что мы всегда женимся на лучших. Увидел её впервые в тридцать четвёртом году — мой товарищ с ней познакомил. Знаю то место, где это было. А потом мы через два года поженились и вот живём вместе шестьдесят лет. У неё два отца. Родной отец, кровный — Григорий Иванович, его называли Гринчак. Он дружил с Порфирием Корнеевичем. Это был сильный, здоровый, крепкий мужик. Фотография у меня его есть. Потом он погиб. Моя тёща, или мать жены, Клавдия Ивановна, вышла замуж за другого. Он орден Красного Знамени из рук Ворошилова получил в 1920 году. Если Вы не видели таких орденов, у меня хранится его орден. В партию не хотел вступать, его агитировали.

В Луганской области было всего три человека, которые до войны имели ордена. Это был председатель облисполкома Богиня, потом тесть мой и ещё Семёнов, он умер уже. Они вместе были на броневике. Семёнов книжку одну написал, где имя моего тестя упоминает, какой он храбрый был во время войны.

Жена моя окончила курсы русского языка, потом техникум и работала вместе со мной, тут же в Ореховке, учительницей. Как говорят, «на ком ты женился?»Женился на лучшей. Каждый женится на лучшей. Если бы была лучше, я бы лучше взял. Был пикник на шахте у нас, а там, знаете, какие были люди? Предлагаю тост выпить за мою жену. Один начальник участка поднимается: «За твою жену пить?» Он начальник участка, а я был слесарь. Я покачал головой и говорю: «И за твою жену. И ты подними и тост говори: «Выпьем за мою жену». А он не додумался.

Ю.Г. Иванов: Иосиф Петрович, у нас с вами не последняя встреча, надеемся. Ещё поснимаем.

И.П. Рябцев: После реинкарнации встретимся, да?

Ю.Г. Иванов: Зачем? В этой жизни. В реальной нашей жизни.

И.П. Рябцев: Может быть. Так вот, это ж, так, выхвачены отдельные эпизоды жизни. А жизнь не просто прожить, вот столько лет. И я, думаю, ещё не хочется уходить на безвременье. Да, что у меня есть для современников, любителей вашего дела? У меня есть фотоаппарат хороший, плёночный. К нему, главное, есть у меня МТО1000, стереотруба, что ли. Я, например, фотографировал им за три километра и могу узнать личности, даже белки глаз видно. К фотоаппарату всё есть: фотоувеличитель «Ленинград». Всё есть — бери и фотографируй. Он у меня заряжен с семьдесят восьмого года. Фотографировал в Закарпатье и до сих пор не проявил.

Ю.Г. Иванов: А фотоувеличитель большого формата или обычный на 36 мм.

И.П. Рябцев: Вот именно на 36 мм, как плёнки. Я когда–то пользовался фотоаппаратом гармошкой, к нему негативы девять на двенадцать. К нему надо было иное иметь, а это бывший «Фет». Сейчас он иначе называется. Сколько лет его не открываю. К нему есть даже секундомер–таймер. Как у вас, приборчик лежит.

Ю.Г. Иванов: А Вы съёмки делали, фотографировали деревню раньше, довоенную?

И.П. Рябцев: Да, фотографировал, есть фотографии. Но где они? Я недавно смотрел, у меня есть снимки. Знаете, откуда фотографировал деревню? Есть в центре села сейчас мост, за мостом есть магазин. Тогда магазина не было, Лежнёвы жили. То место сфотографировал и массу людей. А потом сфотографировал вот откуда: идёшь по улице Ленинке — она называлась Гусиновка — идёшь до самого конца. Речка, перейдёшь, а там, за речкой, ещё перейдёшь немного, и там скала. Так я с той скалы фотографировал, друга своего фотографировал. Потом фотографировал то, что мог видеть в селе. Есть ещё места. Снимки так сохраняются — на чердаке валяются. Соскучился за этими местами. Вот там, где шахта наша, те места есть сфотографированы. А эти вот пластинки, я вернулся с фронта, они на стекле эти негативы. Там было их, наверное, полсотни или сотня. А потом, зачем они нужны? Выбросил.

Ю.Г. Иванов: Иосиф Петрович, у меня ещё один вопрос. Мы с Вами познакомились в восемьдесят восьмом году. Я тогда в Ореховке работал в библиотеке кочегаром. Вы приходили, и тогда у нас с вами был первый хороший большой разговор. Вы мне сказали, что у Вас есть материалы по истории Ореховки, то есть, вы, в своё время, когда работали в школе, пробовали писать историю Ореховки. Сохранились у Вас эти материалы?

И.П. Рябцев: Есть, но они тоже сейчас у меня в таком состоянии. Общие тетради у меня, и я сдавал свои материалы в Ворошиловградский Краеведческий музей. Там есть эти материалы. А тут — воспоминания революционеров. У одного есть воспоминания, он малограмотный, как он писал. Он обменивался с Махно. Махно просил, или они просили у Махно, снаряды. А они не давали. Говорит: «Дай нам вагон жидов, а мы тебе тогда снаряды дадим». Это записано в тетради, не моя рука писала. Потом за такие записи в шахты бросали. Кто бросал в шахты, я спрашиваю? Наши ленинцы–большевики. А почему вы бросали в шахту людей? Это не Гитлер придумал, это придумали ленинцы–большевики. А он говорит — тот, которого я спрашивал: «Мы жалели патроны, а потому и бросали в шахту живых людей»

Ю.Г. Иванов: Это здесь в Ореховке было?

И.П. Рябцев: Шахты здесь не было вертикальной, это было в Лутугино. Мне было поручено обследовать весь этот край. Мне поручали ещё потому, что моего отца знали — он был первым председателем исполкома в Ореховке, он был коммунистом с шестнадцатого года. Его знали, и когда я прихожу, говорят: «А, это Иосиф Петрович, сын Петра Иосифовича!» И мне, пожалуйста, рассказывают то, что я спрашиваю. А то попал раз к дяде, родному брату матери, а он друг Петровского был. Днепропетровск называется именем этого революционера. Он говорит: «Ишь, чего тебе надо. Мы воевали, а ты хочешь себе славу нажить?» Потом мы с ним помирились.

Ю.Г. Иванов: Иосиф Петрович, а Вы ещё вспомните: кто был из ваших сельчан в своё время, с кем вы дружили или не дружили. Воспоминания, о ком у вас остались об ореховцах, которые уже ушли из жизни?

И.П. Рябцев: Есть, конечно, такие воспоминания о моих друзьях, с которыми я учился в начальной школе. Несенов Никита, потом он себя называл Николаем. Он работал председателем райисполкома в Старобельске, а здесь работал в Лутугино директором сельскохозяйственного техникума. Он умер, нет его. Кудрин Михаил Васильевич, его фотографии есть у меня, мы друзья были с ним ещё с детства. Потом, Постоялкин, что здесь был директором школы не так давно. С ним мы тоже учились вместе, однокашники. Ещё Пётр Митрофанович, не Ореховский, он был здесь директором школы. С этим человеком пятьдесят лет я был в дружбе, пока он не умер. С Мальцевым лет двадцать пять–тридцать был в дружбе. Мы дружили семьями. Мы сегодня вспоминали его супругу, он умер, а его жена жива. Матвей Фомич был парторг здесь в селе.

Что могу сказать о людях отрицательное, — это, как тряпки делили. Американцы посылали после войны тряпки, а наше районное начальство выбирало куртки, пальто: то коричневое, то чёрное у него пальто, то ещё что. А эти вещи поштучно, наверное, принимали, и туда бросали женское бельё. Вот мать моей супруги получала такие вещи. Это же воровство было, и по этому вопросу приезжал к нам Лагардия — это американский человек, который ведал «Юнра». А «Юнра» снабжала все пострадавшие народы одеждой. Он приезжал сюда, в Киеве побыл. А куда его Сталин мог пустить?

Ю.Г. Иванов: Иосиф Петрович, а что бы сейчас пожелали молодёжи?

И.П. Рябцев: Я пожелал им, чтобы они были, если так коротко сказать, что бы они набрались того Духа и набрались бы дореволюционных отношений между собой: чтобы они имели совесть, уважение друг к другу, помогали бы друг другу. Посмотришь — оказывается, мы их этому не научили, я в том числе. Я же в школе работал, мы ж научили, что они так себя ведут. А у нас вытравили Душу — у всего советского народа. Ну, как, скажите, не вытравить, когда такие великие люди, как Ленин, воровали. Как воровал? Банки грабил. Сталину руку перебили, когда он в банк лез. Откуда молодёжь будет черпать положительное, если, когда в Тбилиси грабили и на лошадях везли кассу (двести пятьдесят тысяч забрали этих денег), самый высокий человек — Владимир Ильич — там присутствовал?

А Тер–Петросян возил ему деньги в Санкт–Петербург: крупные зашили в стёганку революционеру Игнатьеву, и он увёз эти двести пятьдесят тысяч заграницу. А там поймали их, и поймали Семашко. А кто такой Семашко? Племянник Плеханова. А Ленин деньги отдавал, выкупил его. А Тер–Петросяна пытали. Известный фильм был, когда его колют, а у него зрачки расширяются. А потом его убили в Тбилиси в 1922 году: машин почти не было, а он попал под машину и умер. Вот Вы доживёте, меня не будет, а вы увидите, что нашего «дорогого Ильича» разоблачат как шпиона царского правительства. Он был шпион — это ясно, я знаю по его книгам. То, что у него есть — пятьдесят томов — я, когда пошёл на пенсию, большинство прочитал. Он просто человек безграмотный, этот Ильич. Я встречался с людьми, которые в Казанском университете вместе с ним учились. Был Цветаев Владимир Владимирович. То ли он дядей Цветаевой Марины, писательницы был. Я тогда в Горно–промышленном училище учился. У него спросишь про революцию, про Ленина, а он начнёт рассказывать, какую тот жизнь вёл. Если студентам не разрешалось больше двух ходить в компании, чтобы на улице не курили, Ленин вообще не курил, а хулиган был первейший, за что его и исключили из Казанского университета. А потом — у него семейное. Вы знакомы с кремлёвскими жёнами? Книга есть такая.

Ю.Г. Иванов: Нет, я не читал.

И.П. Рябцев: Там интересно. Как он имя Ленина получил. У него была… Я отвлёкся. Может вам ещё, что интересно, я вспомню что–нибудь.

Ю.Г. Иванов: Будем надеяться, что не всё так печально.

Рябцев И.П.: Теперь печальное всё прошло, остаётся самое весёлое — инкарнироваться. Так получается.

Так, вот, что. Это уже у меня к вам просьба такая. Я даю эту вещь, если она вас интересует. Я её дам вам временно — до двадцатого апреля. А двадцать пятого — у нас же Праздник будет — возвратите. Надеюсь, что я буду ещё в живых, тогда я вручу тому — достойному. А вашей супруге перстенёк хотел вручить лично. Вот этот. Хотя он неказистый.

Ю.Г. Иванов: Не могу сказать, какой это сплав: медный или бронзовый. Не золотой.

И.П. Рябцев: В отношении молодёжи. Мне она очень не нравится тем, что мы рисковали за всякое неправильно сказанное слово, иначе тебя пошлют в «не столь отдалённое место»на 25 лет. Это я ещё счастливый, что я остался жив. А когда я служил на корабле, знаете, как бывает, что человек, спасая жизнь, может сделать не прямой ход, а «ход конём»— туда–сюда. А когда я в Ровеньках в Лутугинском районе (он назывался тогда Успенский), сидел с Порфирием Корнеевичем, надо было, чтобы не обнаружили, что я сидел. А то такое дело: вот, на корабле политзанятия были. Дают дудку — сигнал — и дежурный говорит: «Конец политике!» Его — раз, и конец. И до сих пор конец ему за то, что он одно слово сказал. Да, что он враг, что ли? А вот так сделали.

Ю.Г. Иванов: Иосиф Петрович, я думаю, что то, что Вы говорили, всем интересно будет. Во–первых, эту историю — историю ваших встреч с Ивановым Порфирием Корнеевичем — люди узнают по всей территории Советского Союза. Я очень рад, что с вами познакомился. Мы встречаемся со многими людьми, которые знали Иванова. У каждого своё мнение, свои взгляды. Я искренне верю, что Вы честно и откровенно говорили о том, что думали. И смело, можно так сказать. И сейчас ещё есть люди, которые пытаются лавировать. Я благодарю Вас за эту встречу. Ещё раз хочу сказать, что то, что Вы сделали, то, что в вашей Истории было, оно просто так не останется.

О событиях, связанных с посланцем Вселенной,
и развернувшихся на Бугре 25 апреля 1995

Учитель Иванов в 1962 году предопределил события, которые стали разворачиваться в Ореховке в конце 80х — в начале 90х годов годах ХХ столетия и своего апогея достигли на Чивилкином Бугре 25 апреля 1995 года. Происходили они с участием земляка Учителя Иванова Рябцева Иосифа Петровича.

Осенью 1988 г. Ю.Г. Иванов открыто приехал в Ореховку с целью развития природной практики и Учения Учителя Иванова. И для властей, и для местных жителей приезд молодого интеллигентного учённого для постоянного жительства в такое, казалось бы, неперспективное место, как Ореховка, было непонятным. В послужном списке талантливого авиационного инженера было множество рацпредложений, научная работа в НИИ, в лаборатории «Здоровье» КГПИ, в Центре Подготовки Космонавтов и т.п. Но в Ореховский совхоз, директором которого тогда был Костерин С.П., а парторгом Власюк Б. А., инженером его не приняли. Место на полставки нашлось в кочегарке сельской библиотеки. А это 35 рублей, с вычетом 2 рублей на партвзносы. Итого — 33 рубля.

Зимою 1988–89 г.г. в вечернее дежурство в кочегарку к Юрию Иванову приходила местная молодёжь — поговорить. Зачастил и пожилой человек, представившийся Рябцевым Иосифом Петровичем, шахтёром на пенсии, ранее бывшим директором Ореховской школы. Дальнейшие взаимоотношения разворачивались в течение нескольких лет по его инициативе.

Начало 90–х годов — время активного развёртывания деятельности организованного Ю.Г. Ивановым Добровольного общества «Истоки»: работа с общественностью, с детскими садами, школами, ВУЗами, строительство Дома Учителя, издательство книг. И.П. Рябцев проявлял всё больший интерес к личности самого Ю.Г. Иванова, к людям его окружения, к подробностям о деятельности «Истоков» и настойчиво искал встреч. Конечно, и нам были интересны ещё неведомые страницы из жизни Учителя Иванова, связанные с молодым Иосифом.

Первая их встреча — тюрьма, 1934 год. Тридцатишестилетнего Порфирия Иванова держали по обвинению в сектанстве, а Рябцев — юный коммунист, попал по ложному доносу о вредительстве. Паршек Иванов очень жалел молоденького парнишку–земляка, опекал его, даже сынком называл. Иосиф соотносил его ласку и заботы с тем, что Учитель был по возрасту на 14 лет старше. К Учителю приходило много людей, женщины приносили ему борщ с курятиной, и эту курятину он отдавал Иосифу. Охрана доброжелательно относилась к Иванову.

Вторая встреча произошла в 1962 на сенокосе в лесхозе Ростовской области. Учитель рад был ей, и на протяжении всего сенокоса они часто встречались, беседовали. Через некоторое время Учитель показал Иосифу камень и сказал, что на нём многое можно прочитать, и тот, у кого будет эта вещь, будет владеть всем Миром. Учитель также сказал, что ещё кое–что оставил на хранение в Ореховке. Придёт время, и Иосиф должен будет передать все эти предметы тем людям, которые лучше всего будут распространять Его Дело как Дело Учителя. Иосиф удивился этому, так как давно уже не жил в Ореховке.

К середине 80–х годов он с женой вернулся в Ореховку. В тихом переулке центра села построили уютный домик с беседкой на круче оврага для наблюдения за звёздами, развели прекрасный сад–огород. Весною начала 90–х во время садовых работ, не думая, не гадая, они наткнулись лопатой на твёрдый предмет возле забора у самых своих ворот. Это оказался старый почтовый ящик, а в нём примечательные предметы, доверенные Учителем Ивановым Природе до поры до времени. Сам Иосиф Петрович говорил, что к этому событию он не отнёсся с должным вним

анием. Но сила мысли Учителя постепенно производила трансформацию в сознании честного и ответственного человека. Во встречах с приезжающими в Ореховку сторонниками Дела Учителя он искал соответствия между своими представлениями о возможности реализации идеальных чаяний русского человека, и тем, что делал Учитель Иванов и его сторонники.

По его словам, благодаря встречам с Юрием Ивановым и людьми нашего коллектива, для него всё понятнее становилась Идея Эволюции Человека П.К. Иванова, а с этим и притягательнее его личность. Его радовала наша активная педагогическая деятельность в Ореховке по оздоровлению и развитию природного мышления детей и то, что она отражает подобную широкую деятельность на Украине, в России и во многих других регионах СНГ. Он предоставлял Юрию Иванову хранимые им предметы для встреч с единомышленниками, со студентами валеологического факультета в Самаре.

Антонина Иванова 5 мая 2013г.

Дом Учителя

Необходимо рассказать ещё об одном событии, связанным с мощью мысли Учителя Иванова и с тем, что он видел будущие события и людей, связанные с ними.

В Ореховку Юрий Иванов окончательно приехал 26 сентября 1989 года. Позже в рукописях Учителя людьми были прочитаны строки: «Я бегу, бегу и прибегу 26 сентября 1989 года». В этот день я была рядом. В то время в селе по ул. Будённого из людей системы П.К. Иванова жил хороший, доброжелательный человек Егор Мокрушин. Ореховским старушкам этот богатырь помогал вскапывать огороды. Он обрадовался тому, что Юрий Иванов собирается жить в Ореховке, рассказал о пустующем домике напротив. На следующий день хозяин Анатолий Люшня дал ключ от домика у любимого колодца Учителя Иванова. В нём мы прожили два счастливейших и трудных года.

В Природе — это пора человеческого взросления, пора преемственности опыта Юрия Иванова его близким окружением, пора зарождения освоения принципов жизни по Учителю, пора раскрытия физического, душевного, интеллектуального потенциала людей через человеческий фактор, через педагогику. Идея Иванова активно проникала во все социальные сферы, а с этим уже по–новому затрагивала и все властные структуры.

Народу к Юрию Иванову прибывало, и через два года Природа предоставила нам в Ореховке здание бывшего детсада. Выходом документального фильма «Слово о Человеке» (сценарист Ю.Г.Иванов, режиссер П.И.Волошин) в Природе обозначилось разумение, что основой жизни по Учителю является реальный опыт Человека — каждый из окружения Юрия Иванова учился жить по Учителю, воспринимая его опыт. По его инициативе и с помощью наших специалистов Луганским проектным институтом «Луганскгражданпроект» был создан прекраснеший проект перспективной реконструкции села Ореховки. Местным властям оставалось лишь снизу запросить средства на его осуществление…

Последующие десять лет — с 1992 по 2000 год — связаны с трансформацией и взрослением коллективного сознания группы Ю.Г. Иванова, расширением социального опыта в развитии Идеи Эволюционного развития Человека. Наши чаяния и деяния консолидировались вокруг опытного организатора и вдохновителя совместной деятельности. Ю.Г. Иванов стал для нас Вторым Учителем, у которого мы учились жить по Иванову. Тогда мы его называли молодым Учителем.

Молодой Учитель заговорил о том, что нужно строить Дом Учителя — Дом, которой сможет достойно представлять благородное и нужное для народа Дело Учителя. Где строить Дом? Конечно, на том пустыре, что у любимого колодца Учителя.

Сельсовет выделил избранное место, бывшие соседи радовались перспективе общения с нами. Но оказалось, что ропщут селяне, приезжающие к колодцу за питьевой водой с дальних улиц на мотоциклах и тракторах — у нового дома не совсем удобно будет разворачиваться. Наш Учитель, услышав об этом, тут же, с лёту, говорит: «Учитель сказал: «Мир вводится любовью, война начинается из–за места!» Нужно идти в сельсовет и просить другое место». Землемер обрадовалась: «Я же вам предлагала место на запланированной улице».

Поехали мы с Пётром Волошином смотреть новое место. Мороз, вьюга, заносы, машину оставили, еле дошли. И ахнули! Взгорье выше реки, разделённое короткими полосами посадок, — это место близ Чивилкиного Бугра, которое мы давным–давно облюбовали и прозвали Красной поляной. Знакомство с этим краем села началось в лето 1989 года — здесь снимался фильм «Слово о Человеке». Через несколько лет участок пшеничного поля, на котором Юрий Иванов, снимаясь в фильме, говорил примечательные слова об Учителе, оказался краем участка в 5 га. Этот участок при распределении совхозных паёв сельсовет предложил нам как педагогам. На этой Красной поляне у реки вот уже несколько лет по нашим сценариям и при нашей помощи проводились сельские праздники с участием педагогов и детей Ореховской СШ, проходили встречи со слушателями наших авторских курсов в ЛИПО, приезжавших со всех концов ещё Союза.

В Истории Человечества известна определённая закономерность. Бывает, мудрый человек в присутствии своих единомышленников говорит о далёких перспективах. Проходят годы, в Истории появляются новые люди, творящие дела, когда–то предрешённые замыслами и делами мудреца. И вот, участники, свидетели давнего разговора, встречаясь с такими новыми людьми, им же рассказывают о предсказанных мудрецом событиях.

Такое, будто озарение, в 1988–1989 году происходило при наших встречах с Анастасией Павловной Афониной, позже с Татьяной Ивановной Касимовой, Игорем Яковлевичем Хвощевским. И вот теперь — с Рябцевым Иосифом Петровичем.

Иосиф Петрович позвонил через пару дней, попросил встречи. Он с ещё большим интересом расспрашивал о наших новостях и, узнав, что мы получили участок, задумался. Потом стал вспоминать о том, что Иванов говорил, что в Ореховке на Житниковом крае будет построен его Дом, и описал место в сторону Бугра. Когда мы стали сопоставлять открывающиеся перед нами перспективы и то, что стало всплывать в его памяти, оказалось, что речь идёт об одном и том же месте. Это был для всех нас большой подарок от Учителя, от Матушки Природы. Поэтому и стройку, нужнейшую в Природе, смогли поднять и достойно завершить.

Весной 1995 года Иосиф Петрович позвонил очередной раз и попросил встречи. Он был слаб — годы его жизни на Земле уже подходили к окончанию. Он спокойно и твёрдо говорил о том, что его поступок должен сыграть какую–то важную роль и для теперешнего времени, и для будущего, и что он принял окончательное решение: предметы, доверенные ему Учителем Ивановым, передать Юрию Геннадьевичу Иванову как истинному продолжателю благородного Дела Учителя Иванова. Для себя он попросил только одно — предоставить ему возможность исполнить волю Учителя Иванова 25 апреля на Бугре.

25 апреля вся наша группа, как и всегда, начиная с 1988 года, была на Бугре. Были и приезжие. Наши мужчины подвезли Иосифа Петровича к Бугру на машине, поставили для него стульчик, чтобы он смог сказать своё слово и достойно сделать то, что было теперь главным в его жизни — исполнить поручение Учителя Иванова.

В связи с интересом людей к вопросу о том, что сам Учитель Иванов задолго до строительства Дома Учителя сказал, что Его Дом будет построен на Житниковом крае, хотелось бы добавить ещё некоторые сведения. Например, о названии «Житников край».

Село Ореховка расположено по высоким берегам Луганчика. К этой, некогда могучей, реке сверху к Луганчику сбегались река Хоминка и другие притоки, оставшиеся в виде глубоких оврагов. Вдоль реки идут основные улицы: ул. им. 1 Мая, им. Ленина, вверх от моста через реку — четыре ветви улицы им. С.М. Будённого. Местничковые названия: Первомайка, Ленинка, Будёновка. В Ореховке стойки и более древние местничковые называния некоторых участков села, разделённых берегами реки и оврагами. Например, Солдария, Польша, Староверы. Перпедикулярно к левому берегу Луганчика спускается одна из частей улицы Будённого, в Ореховке известная как Житников край. На карте улицы Ореховки, расположенные вдоль берега и на возвышенностях, выглядят как рукава свастики.

По свидетельству Тамары Фёдоровны Геращенко — в девичестве Житниковой, проживающей на Житниковом краю в доме №56, — её предки поселились здесь во второй половине XIX века. Первыми поселенцами на этом краю Земли близ Бугра были сыновья её прадеда Стефана Житникова: Терентий, Савелий, Иван, Елисей… Её дед — Савелий Стефанович Житников — получил надел для своего дома от дядьки Ивана. Отец Фёдор Савельевич — 1901 года рождения — в детстве был дружен с Паршеком. Он погиб в ВОВ.

По словам Тамары Фёдоровны, до начала 90–х годов XXв. здесь жили только представители семей из рода Житниковых. Сады–огороды жителей этой улицы, сбегающей к реке, выходят к поляне возле Бугра. Посреди улицы течёт ручей, берущий начало из криницы. По словам П.К. Иванова, из этого источника пили воду ещё Адам и Ева. Далее от этой улицы левый берег по течению реки был поделен местными жителями на огороды, как говорится, самозахватом. В конце 70–х — начале 80–х на этом крае совхозом были построены 10 типовых домиков для специалистов. Мы получили участок между строениями концов XIX и XX веков. При разбивке садовых участков Дома Учителя и других домов нашего экопоселения в почве обнаруживались длинные ограды из местного камня. В большинстве домов старой улицы также живут люди, идущие по системе П.К. Иванова.

Новое столетие и Новое тысячелетие мы встречали в Доме Учителя Иванова под №1 по улице, носящей его имя. Местные зовут наш край Центром, краем Иванова, Дом Учителя — Красным Домом…

Антонина Иванова 5 мая 2013г.

События, произошедшие на Чивилкином Бугре 25 апреля 1995г.

— И.П. Рябцев: А поэтому инициатива вся мне принадлежит. Вот, если было бы на что сесть, то я, может быть, что–нибудь и сказал об Учителе.

— Ю. Г. Иванов: Несколько слов, Иосиф Петрович!

— И.П. Рябцев: На сколько у вас терпения хватит, слушать меня? Пять, десять минут?

— Мужчина: Сколько, Вы посчитаете, нужным. Чем больше расскажите… Детальнее расскажите.

— И.П. Рябцев: Ну, я же должен посмотреть, кому я рассказываю.

С Учителем Ивановым мы встретились в месте не столь, скажем, счастливом для нас. А окончилось неплохо — он остался жив, и я остался жив. Это было давно для вас, а для меня, наверное, недавно — в 1934 году. Он попал в ГПУ за религиозную деятельность: якобы, он был руководителем секты евангелистов. Знаете, что такое ГПУ? — НКВД. А меня по–другому вопросу схватили, и — туда, к нему. И мы вдвоём жили в одной камере. Когда в камеру заходишь, его кровать была налево, а моя направо.

Сколько там было зелени! Её люди приносили, а для нас это было как постель. Но не просто так меня там кормили. У меня были деньги, и я платил: 15 копеек, 20 копеек стоило, я платил, и с ним вместе потребляли. Мы с ним прожили вместе с 9 апреля и, наверное, до 5 мая или, может, так, до 7 мая.

Мы с ним договорились: кто из нас выйдет раньше из ГПУ, тот посетит семью оставшегося. Вспомнить, о чём говорили, трудновато. А вообще я помню его. Это был человек очень добрый, человеколюбивый, уважительный. Подельчивый человек. Потому к нему и приходили люди, с которыми он проводил беседы.

И вот такой случай он мне рассказал. Это было в Ровеньках. Если ехать в сторону Лихой, там станция Ровеньки, потом Вальяновский разъезд, потом Должанская станция, и он всегда ездил поездом на занятия. «Однажды немного опаздывал на поезд и обратился к Богу. Паровоз с этими вагонами — с двумя или одним — прошёл немного и остановился. А я поспешаю к нему. Ещё не дошёл, вижу, машинист вышел, слез с паровоза и ходит, осматривает паровоз. Тогда я подошёл и спросил: «А что с вами? Что у вас сталось? — Да, ничего. Показалось, что–то там попало в передачу, и остановился». Он сел в поезд и поехал. И не опоздал туда, куда он спешил.

А, вот, после того, расстались мы с ним в Ровеньках. Но вы должны знать, что не было Свердловского района, а был один Ровеньковский район. Значит, могут написать, например, что он, Порфирий Корнеевич, жил или в Ровеньковском или в Свердловском районе. А тогда это был один район.

Вторая встреча у меня была с ним в Ростовской области. Когда нас отсюда попросили, я косил сено в 1962 году в Куляшкинском лесхозе. Лесхоз — это лесное хозяйство. Там был директор, он отдавал косить сено. Ну, например, если помещик Энгельгар, у которого работал Шевченко, косарю мог отдавать три копны, а себе оставить одну, то нам нужно было создать условие получше, и мы три копны отдавали лесхозу, а одну себе.

Люди услышат всякую болтовню и начинают распространять. А Порфирий Корнеевич не таким был. Он был очень добрым человеком, душевным человеком, а что так болтали …

А где это было, чтобы человек был, ну, хотя бы, Иисус Христос? Когда его начинает признавать толпа, начинает признавать народ, говорят, мол, в своём Отечестве пророков не бывает, и на него плюют. А что ж за Иисус Христос? Две тысячи лет, а о нём не забывают. А у нас была последняя диктатура, ну, сколько? Ну, 73 года, а потом развалилась, и плюют на Ильича нашего. На одного плюют, на другого плюют …

А Иванов мне сказал, что всё найдёшь в Ореховке у себя. А я ему говорю: «А я там не живу». Это было в 1962 году, а я жил в Донецке Ростовской области. Он говорит: «Ничего, найдёшь». И я приехал и нашёл то.

Но он мне не называл, что найду, а говорил вот так: «Найдёшь то, где можно прочитать и узнать прошедшее и будущее». А что я нашёл?

Он, я точно не знаю, купался в Азовском море, то есть в ближайшей, наверное, точке от Ореховки. И он услышал какой–то шум, будто бы с облаков, с Неба. У его ног упал кремнёвый шарик наподобие яйца или яйцо. Он искал, искал его, потому что в море, всё–таки, и водоросли, и камешки маленькие. Не мог найти. А потом через два или три дня бывал на том месте и нашёл. И вот это яйцо он мне отдал.

Не отдал, а я его нашёл, где он сказал. И мне было поручение такое, чтобы его вручить человеку, который больше всего и лучше всего распространяет Учение Иванова. Порфирий Корнеевич сказал: «Тот, у кого это будет, будет владеть всем Миром!» А я, всё–таки, родился в Ореховке, прожил век, и я знаю, кто здесь хотел бы побеседовать и с другими руководителями. Вот есть здесь Оньша Валентин, есть там с Кондрючего. А я вижу, что у нас лучше всех и больше всех работает над распространением Учителя Иванова — это Иванов Юрий Геннадьевич. Он, наверное, здесь?

А вот и Юрий Геннадьевич. И это яйцо принадлежит ему. Оно у меня, я — как хозяин ему. А это, куда бы я ни ушёл, как бы там ни было, оно всегда останется у распространителей. И он будет иметь право вручить его, как награду, тому, кто больше Учение Порфирия Корнеевича распространяет. Так вот, я прошу любить и жаловать, вот вам Юрий Геннадьевич.

— Мужчина: А Учения, какого?

— И.П. Рябцев: Иванова! Да!

— Мужчина: Да? Что вы имеете в виду?

— И.П. Рябцев: Я имею в виду Идеи.

— Мужчина: Оздоровительные идеи? Да?

— И.П. Рябцев: Не только оздоровительные. В Самаре есть университет, создана кафедра по оздоровлению подростков методом Порфирия Корнеевича Иванова. Есть и в Луганске это. Министерство эту программу одобряет, что это хорошее начало. Но начало очень трудное, потому что работы много, а у них людей не так много. А поэтому мы должны все помогать ему. Помогать этому Иванову, но не только ему, а помогать другим. Я же сказал, есть здесь Оньша, есть здесь из Кондрючего, сюда приезжают. Но всю работу эту на Земле сейчас корректирует Юрий Геннадьевич. А я — как хранитель этой реликвии. Ну, мне нужно было, может быть, взять его, вам показать, но мне не разрешается его давать во всякие руки.

— Мужчина: Чего так бояться, дедушка? Здесь же все свои. Кто же его заберёт?

— И.П. Рябцев: Нет, не потому, что заберёт.

— Мужчина: А то мы друг другу не доверяем уже.

— И.П. Рябцев: Нет, это не так.

— Мужчина: Так с этого же и начинается раздор.

— И.П. Рябцев: Нет, нет. Вы подождите. Не раздор. А вы знаете о том, что когда, например, Святыней является икона или писание Евангельское, и, если только им пользуются или снимают ксерокопию с этих произведений или с этой вещи, то уменьшается Святость этого предмета и Святость иконы?

— Мужчина: Никогда.

— И.П. Рябцев: Никогда? Скажите, пожалуйста, вы какую специальность имеете? Я на протяжении всей ВОВ имел отношение к составлению военной карты. Если у вас есть какие–то вопросы, связанные с Учением Иванова Порфирия Корнеевича, то обращайтесь к нему, — показывает на Ю.Г. Иванова, — к Юрию Геннадьевичу. Он вам скажет, кто на ваши вопросы может ответить. А сейчас я вас благодарю за внимание.

— Мужчина: Можно ещё немножко. Давайте мы вернёмся к этому камушку.

— И.П. Рябцев: Ну, ну!

— Мужчина: Этот камушек должен принадлежать всем людям. Все люди, в основном, массы людей, проходят через дом здоровья в Кондрючем. Этот камушек должен находиться там.

— И.П. Рябцев: Знаете, где он должен находиться? Вы приезжаете сюда сотнями людей, и каждый будет давать рекомендацию? А он дан мне! Мне он дан! А что на нём? Я скажу.

Всем бы я не дал всё равно, потому что снимается Святость. У меня руки… В каком они состоянии? Я не хочу никого оскорбить, но не дал бы всем. А, что? Он принадлежит всем этот камень? А Юрий Геннадьевич, он является в этом отношении главным здесь.

Теперь, что там изображено. Я, например, думал, там звёзды, крестики, там есть годы. Я, например, знаю, что там тысяча девятьсот девяносто пятый год обозначен. Не карандашом написано, не чернилами, а Природа сделала. А потом Юрий Геннадьевич — он 1952 года рождения — свой год рождения там находил. Например, когда он мне сказал: «Всё там вы прочтёте», — я думал, что там помещена карта Палестины. Потому что там есть точки такие, которые я понимал, что вот это место распятия Иисуса Христа на Галгофе. Это, скажем, Эсеманский сад, где Иисус молился перед тем, как крест нести. Это, значит, место, где Госсфер… Знаете, наверное, таких деятелей? Это вечный жид. Так называют его за то, что этот 37–милетний, он был сапожник, отказал Иисусу Христу в помощи. Христос его обрёк быть на Земле до второго пришествия. Это был Госсфер, и его называют вечный жид.

А когда я этот камушек показал уважаемому Юрию Геннадьевичу, он нашёл, что там есть Млечный путь, звёздные скопления, созвездия всякие. Скажите, а как же я могу иначе поступить? Я отдал ему, он работал над этим. Но я его хранитель — кто–то же должен один отвечать.

Вы говорите, всем принадлежит. Ну, он будет всем принадлежать, значит, он будет и под ногами валяться, его могут и утерять.

— Мужчина: Так неужели, ивановцы такие, что, действительно, бросят это под ноги?

— И.П. Рябцев: Нет. Я об этом не думаю, что кто–то бросит или не бросит. Но, откуда знаешь, что из себя человек представляет? То ли он, какой Святой, то ли он, может быть, такой–сякой? А поэтому лучше, должен, один кто–то отвечать, а пользоваться тот, кто понимает в этом. Я, например, его не отдал бы никому, а вот Юрию Геннадьевичу я его, безусловно, отдал. Потому что он в этом разбирается, он знает звёздную карту, он знает многое о Порфирии Корнеевиче, и, значит, он самый достойный. А рядом с ним есть и из Кондрючего. И вы, пожалуйста, меня извините.

Мужчина: Ну, вы посчитали, что нужно так сделать, и правильно сделали. А как уже Юрий Иванов поступит — это уже его проблемы. Если он даст в Дом Здоровья, значит, тоже правильно сделает. Оставит у себя — может, неправильно, а может, и правильно сделает. Так что, вас никто не винит, дедушка.

Большое спасибо вам за эту встречу. За ваши труды спасибо большое.

— И.П. Рябцев: Я хочу сказать, что мы все, и вот здесь присутствующие, все мы думаем о себе, что мы немного умнее, чем мы есть, в самом деле. Мы — и министры, и президенты… Обсуждаем президента, то не так сделал, другое …

Беседа Иванова Ю.Г. с Татьяной Ивановной Касимовой
и Юрием Владимировичем Опрышко

Ю.Г. Мы с вами находимся в семье Татьяны Ивановны Касимовой и Юрия Владимировича Опрышко. Эти люди долгие годы знали Учителя Иванова, были его соратниками. Учитель, насколько я теперь знаю, часто бывал в этом доме. Поэтому наша сегодняшняя встреча — вечер памяти и вечер разговора о вашей семье, о ваших взаимоотношениях, об Учителе, о людях, которые здесь живут. Первый вопрос к Татьяне Ивановне. Татьяна Ивановна, расскажите немного о вашей жизни: где вы родились, где жили, как сюда приехали, как познакомились с Учителем. В общем, всё, что считаете необходимым сказать людям.

Т.И. Я родилась в 1915 году в селе Карпокрипенка Луганской области. Узнала об Учителе я в 1961 году. Уже он меня принял тогда. Но я за Учителем год следила. Я ходила по пятам его иззади, я его сама изучала — холодно этому дедушке или не холодно. Но я даже «здравствуй» не говорила. Я следом ходила и смотрела на его тело: нет ли у него «гусиной кожи»— крупушек на спине, на теле. Зимою — это было в городе Ровеньки — я его встретила случайно. Я поехала туда на рынок и его встретила. Он бежит через дорогу, а я за ним тихонько. Он заходит в магазин книжный и просит себе блокнотик записной и химический карандаш. Ему подала девушка, он попробовал его в кармашек. Учитель был только в одних шортах, с изнанки у их есть кармашек. Он его туда пробует, а он не помещается. Учитель говорит: «Меньшенький немножко». Дала меньшенький. Он этот блокнотик записной взял и говорит: «Дайте мне карандаш химический». Ему подала одна женщина. Он и прочитал, там написано: «Сака и Ванцэтти»— это фабрика делает эти карандаши. Он выпросил его, ему дали, и даже ножичек купил он, которым стружить. И он это купил и начал выходить, а я за ним. Я его провожала в 3 магазина. И он был всё время в книжных магазинах, но купил только в одном магазине вот это. Вот так я его с год, наверное, встречала, но не знала, кто он.

А когда женщина с нашей шахты... Я на шахте жила — родители туда переехали, и там же я работала весовщицей угля. И вот там была одна женщина Учителя. Это Савенко Миля Михайловна. Она первая нашла Учителя — от кого–то тоже узнала, через людей. Она сильно болела, у неё экзема была, когда ей одна женщина подсказала: "Найди старичка, он приезжает на нашу шахту, делает приём". И когда он приехал, мне пришли, сообщили. Я пошла туда. Но эта женщина не сказала, что Учитель за приём берёт деньги. А я пришла, ну, ничего, копейки не было за мной. И когда я обратилась к нему, он мне сказал, что его люди все называют Учителем. Я его стала называть Учителем. «Я же учу, говорит, людей, вот и получается, вы мне ученики, а я вам Учитель, учу вас». И тогда я, когда она мне всё рассказала эта женщина: «Приходи в воскресенье, он приедет и будет делать приём...»

У Учителя была спутница, которая ходила с ним. Её сейчас нету. Это Волощенко Катя. Эта Волощенко Катя ходила с ним: Учитель принимал людей, ножки мыл, а Катя вытирала ножки, и требовала, что Учитель требует: «Подайте тазик с холодной водой». Он делает приём, а она вытирает ножки. Вот так я узнала Учителя и обратилась. Конечно, здоровые к нему не подступали люди, только я имела большую болезнь — цирроз печени. И когда я узнала это, я пришла к нему на приём.

И что же, думаете, получилось? Я пришла к Сухаревской — он жил уже у Сухаревской. Я пришла на приём, и у меня приступ печени. Я легла на платформочку, которая сходит по ступенькам, туда идти, лежу вот так, пластом. Учитель проходит, а я ничего не говорю. Лежу и не говорю. Он раз прошёл, а я молчу, другой раз. А я уже вижу его, что это он. И думаю, что может и не надо за такой пустяк говорить, ему жаловаться, мысли его отнимать? А он два раза прошёл, а на третий раз видит, что я молчу, а приступ, он тогда говорит: "Кого я не принял, идите ко мне, иначе я уезжаю от вас". Я первая подхватилась, забыла, что тут и приступ, и к нему.

И тогда он меня принял, сказал: «Давай, деточка, подойди ближе. Давай, деточка, сюда твои ручки». Я подала ему руки вот так вот, и он меня взял за руки и стоял минут 10. И говорит: "Слушай, деточка, что я буду давать тебе, какой совет. Раз ты хочешь идти по моей дорожке, будешь выполнять вот эти мои пять заветов". И начал рассказывать его заветы. А когда он первый раз взял меня за обе руки, у меня так вот, представьте себе, если вы не делали себе, а я делала — горячие уколы. И когда он меня взял вот так за обе ручки, по мне ток пошёл. Пошёл ток, я слышу этот ток, и сколько на мне есть дырочек на моём теле, на моём всём организме, везде пышет вот этот огонь. Понимаете, тепло такое. И вот он меня тогда принял и говорит: "Теперь, деточка, иди, облейся. И отблагодаришь, и можешь быть свободной". Я пошла, вытащила водички ведро сама, но облила меня Сухаревская. Сказала, что он ей сказал, облей Таню сама. Это он меня на второй раз принимал. Первый раз она меня облила, после этого я подошла, поблагодарила его поцелуем. И он говорит: «Теперь, Таня, можешь быть свободной».

Он не держал никого там много — принял и сказал. А Яше он своему сказал: «Яша, отвези этих людей, — и Юра со мной был, — отвези этих людей до первой остановки, они из Киргизии аж приехали». И вот он нас отвёз. Или на попутной? Доехали до своего города Коканда и попали в Фергану, и я уже принята была, выполняла его советы.

Там такая была свобода — воды там горы ледяные. Тянь–Шаньские горы там, и оттуда течёт вот эта холодная–холодная вода. И я тогда там — уже я была замужем — пойду в реку — Исфайрамсай там протекает, хорошая горная река. Я пойду, муж меня ведёт. Муж не против был того, что я иду по Учителевой Идее. Он очень был рад даже этому. Почему — не знаю. Потому что он был верующий в своего Аллаха, а я верующая теперь уже в своего Учителя. И вот так я и стала выполнять.

Он мне рассказывает: «Вот видишь, Таня, пятиконечная звезда? — держит вот так руки, — вот эти пять заповедей выполняй. Самое главное, чтобы не плевать на Землю, не курить». Вы все заповеди знаете, я могу не перечислять их. И я эти пять заповедей выполняла. Муж не возражал, водил меня сам к этой реке. И я там купаюсь, а он и говорит: «Мать, это уже лишнее. Смотри не переусердствуй, много не надо. Уже темно, давай будем идти». Я говорю: «Ой, отец, так неохота идти». Он говорит: «Пойдём, мать. У нас не положено женщине быть в это время».

Я начала выполнять советы Учителя. А потом уже процесс идёт, 23 года мы там прожили. «Да, Юра?» Потом Учитель пишет. Я с Учителем с 1961 года переписывалась. Там есть даже письма его личные ко мне и к Юрику. И с тех пор я и пошла по его Учителевой дороге, и пошла. И вот с этих пор, деточка, боюсь, если я опаздываю облиться. Уже у меня был такой график, что в 6 часов я уже должна быть облита, без пятнадцати шесть мы уже пришли и должны ужинать. Я не одного ещё дня — вот свидетель мой ребёнок, который не любит, кто правды не говорит, — он знает, что я говорю всегда так, как есть, и выполняю. И какая бы я не была больная, я всё равно вылезу рачки — или выпрошу Учителя: на воздух и прошу то, что мне надо. И он даёт, давал и даёт сейчас.

Сейчас он в Духе, но я его всегда слышу около себя. И он нас и сохраняет, Учитель дорогой. Он даже и сохраняет нас, я это очень хорошо заметила. И вот до сих пор, уже 81 год мне, я иду его дорожкой, хоть меня и пугали. Как только не пугали! Что я нехристь, что я не крещусь! Я одному корреспонденту говорила, что если для Вас, я могу перекреститься. Для Вас это будет. А мы не крестимся: мы крещённые — нашим дорогим Учителем перекрещённые. Вот до этих пор я ещё жива.

Ю.Г. Татьяна Ивановна, один вопрос такой. Это в каком году было, и на какой шахте? Вспомните, пожалуйста.

Т.И. Шахта 2–3 им. Дзержинского. Здесь она, нашего района, Луганской области.

Ю.Г. А в каком году это было? Вы в 61–м году переписывались?

Т.И. Уже в 61–м он меня принял, а переписывались мы уже раньше. А сколько, не скажу.

Ю.Г. Уже и не помните?

Т.И. Да. Но письма у меня есть. У нас только одно письмо потеряно.

Ю.В. Переписка пошла с 1961 года, не раньше.

Ю.Г. А где Учитель принимал Вас? Вы говорите не на шахте, а у Сухаревской. Где это было? В каком месте?

Т.И. Здесь, у нас. Сухаревская жила здесь.

Ю.Г. Здесь, на Садовой, 58?

Т.И. Да, здесь он принимал меня. И на Чивилкином Бугре он два раза принимал меня. И Юрочку, и мою дочечку ещё, которая в Киргизии.

Ю.Г. Так получается, что мы все земляки! Я вырос в Ферганской долине, Вы из Киргизии. Я знаю, Настя была из Киргизии. Какие воспоминания у Вас остались об этом крае, о людях?

Т.И. О людях у меня только положительные воспоминания. Они меня там даже оберегали. У меня была такая работа, что меня и ночью вызывал главврач. Когда приезжает какая–то комиссия, не хотят идти в дома приезжие, где платить надо, они ночевали у нас прямо в больнице, в складе.

Ю.Г. Когда Вас принял Учитель, легче стало?

Т.И. Деточка, Юрочка, конечно легче! Если бы не легче, детка, я не продолжала бы этот путь. Я тысячу раз могла умереть, потому что у меня цирроз уже печени. И я вот до сих пор, спасибо, если я сама себе не сделаю — покушаю не то, что мне надо. Я не придерживаюсь специально, но я люблю сало с чесноком. Вот так корочку тереть и есть. И вот так я, деточка, до сих пор. Он меня ведёт. Мы не приехали бы сами сюда в хутор. Он написал письмо мне, две строчки: "Таня, если ты решила идти моей дорожкой, как я иду, оставь всё там — живое и мёртвое — и приезжай сюда». И я так и сделала, как он сказал. А мы построили с мужем такой дом, как у Сан Сановича, и ещё не жили там года. Ещё не достроенный — полы там не были. Я только это получила. А с улицы я его сделала культурный, человеческий. Там же не белят в Киргизии, а я его сделала белым домом. И кто приезжает, спрашивает: «Где здесь белый дом?» И как раз у меня однажды спросил один мужчина молодой: «Деточка, скажи, где здесь белый дом?» Я ему шуткой говорю: «Да в Америке только Белый дом». А он смеется: «Нет, у вас здесь белый дом». Я говорю: «Что Вы хотели?» —  «Нам нужно Татьяну Ивановну. Я вижу, что это Вы». Я говорю: «Давай, деточка, говори, идём. По какой причине ты ищешь меня и явился сюда?» Он говорит: «Я слышал, что Вы обливаетесь холодной водой». «И не один раз, а 3–4 раза бывает. Правда? Это верно». И он говорит: «Я корреспондент». Кажется так, Юра? Или кто у меня первый корреспондент был? Нет, женщина — корреспондент из Москвы. Полная такая, Нелля. Она корреспондент была, снимала. Бывало, я ей интересное тоже за Учителя.

Ю.В. Они кино снимали.

Т.И. Кино снимали? Я уже забыла.

Ю.Г. Татьяна Ивановна, Вы решили сразу приехать сюда?

Т.И. Только сюда.

Ю.Г. И Вы с сыном сюда приехали или сначала сами? Как это было?

Т.И. Как только получила письмо это, думаю: я получаю пенсию только 42р. 50коп. Я думаю, за что я поеду? Я сейчас вешаю объявление: «По улице такой–то продаётся дом». Продала за 4 тысячи, это я не забуду. Да, дом вот такой вот, как у Сан Сановича, точно.

Ю.В. Четыре тысячи пятьсот рублей.

Т.И. Отдала деньги. А я не видела такой суммы денег и боюсь с этими деньгами идти. И куда я пришла, я сразу дала милостиню. Нет, сразу на почту пошла, Учителю нашему выслала 50 рублей милостиньку. Сухаревская её получила, эту милостиню, сразу пошла и купила часы — ходики. Они до сих пор там, в доме здоровья, висят. И Учителю говорит: «Учитель, вот смотри, куда я эти деньги повернула». А он и говорит: «Ну и хорошо, не пропали ж, не пропали. Вот и будем смотреть, ехать по часам будем». Вот так, вот я и решила: продала, милостиньку там дала по пятерке кому–то. Уже забыла, служащим там...

Ю.В. Можно я чуть поправлю?

Ю.Г. Можно, конечно, включиться в разговор.

Ю.В. Знаете, Учитель пригласил не маму, а меня. Пригласил тогда, говорит: «Приезжай сюда, будешь помогать в моей Идее. Будешь помогать служить моей Идее». А я написал: «Родненький Учитель, далеко ехать не могу, разреши мне с мамой приехать. Тогда уже обращение к матери.

Т.И. Я его взяла этого Юрочку, у мужа прошусь. Он же в Киргизии, а я его прошусь: «Отец, пусти меня, пожалуйста, к маме на Украину, я уже за мамой соскучилась». А он говорит: «Бери ребёнка какого–нибудь». А он меня с двумя взял, девочка тоже жива ещё. И говорит: «Бери и езжай, а так одну не пущу». Я беру его с собой и поехала к Учителю. И приехали мы к Учителю с Юрочкой. Но шли, если б тебе рассказать, точно, как Учитель шёл. — Он не шёл по дороге — напрямки по буграм, по канавам. И вот, как Учитель шёл сюда, так и мы шли через пахоту. И шли, и приехали, а его нету дома. А Сухаревская говорит: «Таня, его нету дома сейчас. Поживи, покуда он приедет». Я у неё пожила, она говорит: «Я буду штукатурить подвальное помещение. Ты, может, поможешь?» — «Давай, если нравится, буду делать». Я подключилась. Она говорит: «Давай, оцэ робы», — понравилась ей моя мазка. А в подвале был склад продуктов всех. Учитель больше питался молоком и хлебом, но горячее тоже кушал.

Вот он приехал и сказал: «Ну вот, Таня, теперь, говорит, будешь рассказывать». Берёт меня за руку, говорит: «Подойди ближе». Я подошла. «Вот будешь выполнять вот эти заповеди мои. Как тебе высказать, — моя просьба к тебе: если ты сможешь, иди, не сможешь — это дело не будет твоё». Сказал Учитель приписаться к Сан Сановичу. А последовательница Настенька была, она ушла уже из жизни, она говорит: «Учитель, что ж ты посылаешь их к Сан Сановичу прописаться? Там молодые все, все трудоспособные, а вот в этом доме, в этой комнате лежат два тяжелобольных.

Ю.В. Один тяжелобольной был — Сан Сановича отец, а тётя Галя ходила ещё хорошо.

Т.И. Они оба здесь жили. Сан Сановича отец был тяжело больной, и Учитель сказал мне так: «Таня, если ты сможешь за ним ухаживать, и если ты с ним уживёшься, нигде не будешь покупать никаких кибиток и остановишься здесь». Он вызвал Петра Матлаева, вызвал Сан Сановича и сказал: «Ребята, я ваших родителей не укладаю, пусть живут, сколько им надо, сколько положено. Но после ухода ваших родителей, чтоб Татьяна нигде не покупала никаких кибиток, чтоб это осталось за ней».

Ю.Г. А Галя Ивановна — это что, Матлаева мать?

Т.И. А причём тут Матлаев?

Ю.В. Агафья Ивановна.

Т.И. Агафья Ивановна — это женщина, которая жила с Сан Сановича отцом.

Ю.В. Которая тоже шла по Идее Учителя.

Т.И. Она шла по Учителевой Идее. Она сама баптистка была с 9–ти лет, а потом, когда она узнала Учителя, включилась полностью.

Ю.Г. А Вы ещё вспомните, какие люди в то время рядом с вами были? Фамилии, имена. Кого Вы ещё помните?

Т.И. Помним Агафью Ивановну, она ушла из жизни. Дарья Филипповна Евсеенко, она тоже ушла из жизни, тоже старенькая.

Ю.В. Аграфена Никитична Белозёрова — Белозёрова жена.

Т.И. Я её не помню. А, Груня?

Ю.Г. Это всё хуторские?

Т.И. Да.

Ю.В. Ещё Мотя Вольных была, Зоя, Мария Ивановна Хичихина.

Т.И. Эти уже ушли. Остались только вот кто: я, Сан Санович, Пётр и его жена.

Ю.В. И, возможно, Груня ещё жива. Мы не знаем точно.

Т.И. Остался только Пётр и Любушка, и мы с Юрой, и Сан Санович с Дусей. Я не знаю, Дуся шла по Учителю? Не скажу. Вот это живые свидетели.

Ю.В. Тетя Рая ещё Грывцова.

Т.И. Она жива. Она похоронила недавно мужа, Дмитрия Николаевича, который без пальчиков был. Эти остались, и больше никого. А вот Учитель назвал Юру Пахомова учеником своим.

Ю.В. Я его не видел, но Учитель о нём написал, что ученик. Он из Харькова сам.

Т.И. Технический, говорит, человек Юрий Пахомов. У него верующие родители, но он технический, говорит, человек. Вот этот остался, он живой.

Ю.В. А Бог его знает?

Ю.Г. А про Ганну Ивановну, расскажите немного. Я же её здесь застал. Она в вашем доме была?

Ю.В. Да, Агафья Ивановна.

Ю.Г. Она сама с хутора или приехала сюда?

Т.И. Она из Липецка или из–под Липецка, мы не знаем точно.

Ю.В. Из Липецкой области, г.Чернава.

Т.И. Она жила с Сан Сановича отцом.

Ю.Г. Я спрашиваю потому, что, во–первых, добрая память всем, за то, что они были с Учителем и поддерживали эту Идею. И чтобы другие люди не забыли, что были такие сподвижники, которые первые начинали.

Т.И. Первые начинали — это недавно ушёл, сгорел Дмитрий Николаевич, Пётр жив. А остальные поушли.

Ю.В. Иван Гордеич Похвала.

Ю.Г. У меня вопрос к Юрию Владимировичу: ваше впечатление от встреч с Учителем. Что бы Вы хотели рассказать? Всё–таки, это много лет.

Ю.В. Я пришёл к этой Идее со своим маленьким ростом. Меня обзывали карликом друзья мои все, а для меня это было, как нож в сердце, оскорбление. И я не знал, как достичь большого роста, это мне никак не удавалось. Я прятался и от ребят, и от людей прятался. Потом мать поехала больная на Украину и приезжает здоровая. Я думаю, значит, есть такой человек, значит, есть такая сила. Если эта сила помогла моей матери, почему бы не помогла эта сила мне в моём физическом росте?

Мама говорит: «Юра, ты сперва продумай все «за» и «против», чтоб ты потом не бросал эту Идею. Лучше не начинать, чем начать и бросить». Я думал. И как раз пятница прошла, 9 ноября, только не помню какой год — 1962–й или 1963–й. Пришло такое решение, как железное: нужно идти по этой Идее. Нужно идти, и всё. Я говорю: «Мам, говори, что нужно делать, я тоже хочу идти по этой дороге, по этой Идее».

«Сколько у тебя есть денег?»— «Есть у меня рубль». — «Иди — там один старичок живёт — помоги ему. Ему хорошо будет. Потом уже завтра начнёшь терпеть сознательно». Так как назавтра суббота ожидалась, пошёл к этому старичку, дал ему милостыню. Он очень сильно обрадовался моему визиту, и говорит: «Пусть твоя цель... Ты придёшь прямо к своей цели. Что ты наметил, ты к ней придёшь. Удастся тебе». Пожелал мне здоровья и всего нужного. Очень хорошее было напутствие его. Он очень благодарил. Я пришёл к маме, говорю: «Я уже всё сделал». А вечером надо было мыть ножки — тогда только ножки обливали.

Люди раньше, как к субботе подходили, — кто 24 часа, кто на 12 часов шёл, а я сразу на 42 часа. Это было очень трудно для меня, но я вытерпел. Я поставил себе задачу: как бы трудно ни было, нужно идти, нести. Знаешь, Юра, были со стороны друзей подковырки разные, издевались, оскорбляли по–всякому, что только не говорили. Я это всё переносил молча, им ничего, ни слова. И попом обзывали меня, и чем только не обзывали, и верующим. Но, слава Богу, я понял, что раз я стал на эту дорогу, то со всем этим надо было встретиться, рано или поздно. Это закалка. Я не знал, что это закалка моя такая очень трудная.

У меня тетя была там, в Средней Азии. Она говорила, что человек растёт только до 25м лет, а тебе уже 35 лет. Ну, куда тебе расти? А я говорю: «Раз я взялся за это дело, я должен вести его до конца своей жизни». И через 3 года она сама обнаружила, что я подрос. Да я и сам обнаружил, что мне брюки маловаты, обувка маловата стала. Я очень удивился, страшно удивился этому. А потом я понял, что я уже получаю то, что мне не хватало. А моя цель была — достичь хотя бы маминого физического роста. И благодаря этому я постепенно, постепенно достиг этого.

А когда мы приехали сюда к Учителю, Учитель и говорит: «Юра, ну что, привёз маму?» А я и не знаю, почему Учитель так сказал. «Привёз», — говорю. Она ведь его ученица, а я не знаю, кто я такой. Я только знаю, что я служу его Идее, помогаю ему и всё. А кто я такой — это меня очень сильно не озадачивало, не интересовало. А самое главное, что служить Идее Учителя, а там будет видно.

Потом говорит: «Ну вот, Юрик, ты вырастешь большой, будет строительство идти, мы положим все камни на тебя, и ты будешь тащить все эти камни? Нет, детка, — говорит — ты окружись знаниями. А это всё — твоё. Рост — он твой. Ты его получишь, но окружись знаниями». А я сам себе думаю: «Знания? Что это себе представляет — знания? Знакомое слово это «знания», но нигде не встречалось».

А потом на другой день пришёл, у него около машинки печатной была вот такая стопа листов, отпечатанных его рукой одной на машинке. Но там — с грубейшими ошибками, со всякими. «Юра, ты должен это переписать в свои в общие тетради и принести мне. Переписывай так, как ты знаешь. Ты 7 классов кончал, хоть чуть–чуть знаешь. Чтоб было, хоть чуть–чуть хорошо, делай аккуратненько это всё». А я говорю: «Учитель, можно я домой заберу это всё, эти труды?» — «Бери». Принёс домой, сижу и пишу, пишу, пишу, пишу. Агафья Ивановна ходит из угла в угол и говорит: «Знаешь, Юра, то, что ты сейчас пишешь, это есть знания. Оно ложится в твою голову и в своё время даст плод. И ты обязательно будешь делиться этим знанием с тем, кто беднее тебя. И ты будешь с радостью делиться».

Я вспомнил слова Учителя, он говорил: «Детка, окружись знанием, будешь говорить с людьми о моей Идее, если они у тебя будут спрашивать. Если они тебя будут благодарить — бери. Если помощь, то ли деньги, то ли какая другая помощь, бери, не обижай их». Так Учитель наряды всем давал. Всем давал знания — женщинам, ученикам своим. Я как бы присутствовал, как он тому, тому сказал, и мне сказал тоже. Он уже написал в 74–м, но когда я приехал, он мне сказал: «Ты это будешь делать». Я постепенно отнес эти общие тетради Учителя, отдал. Потом стал сам переписывать труды Учителя себе. Он кое–какие тетради мне отдал. Говорит «Юрик, вот это «Батька отец украинский родной» я даю тебе, а ты, чтобы написал, мне отдай». Потом «Бог–то — Бог, но не будь сам плох». Тоже я ему свою отдал, а он мне свою отдал. Как бы я понял, что он мне их дарит, эти две тетради.

А потом я стал ещё переписывать, и ему переписывать, Агафье Ивановне и маме. Как раз во время запрета. Арест был — мы хотели поехать на Бугор, в Ореховку, а нам запретили. И Агафье Ивановне, и моей матери Учитель сказал: «А вам, женщины, сюда без дела приходить не надо». А я как–то, как мальчишка, кругом шнырял. Приходил всё время, не смотрел, не страшился на то, что милиция там туда–сюда ходит. Мне всё до лампочки. Мне самое главное — увидеть Учителя, что–то от него услышать, как–то ему в чём–то помочь, что–нибудь ему такое засвидетельствовать интересненькое, потому что около Учителя всегда ощущаешь какое–то чудо.

«А, — говорит, — сорви мне вишенки оттуда, с дерева». Это осенью уже было. Сорвал. Посмотрел — нету там вишен. А он на другой день, когда я пришёл, говорит: «Сорви мне вишенек». Я говорю, что там же ж нету. «Ну, полезь». А полез — целые пригоршни сорвал. Слез — их уже нету. Думаю: «Что за чудо? Что за чудо? Или я совсем уже, что ли?»— «Деточка, иди сюда», — говорит. Подошёл, отдал Учителю. — «Ты ещё себе немножко возьми».

И я тогда вспомнил рассказ женщин, когда с огородов он попросил: «Идите, уберите огурцы там». Они ему 5 кошелок принесли. Он говорит: «Идите, ещё столько принесите». Они так страшно удивились: «Учитель, да там же нету ничего». «Идите». Пошли и ещё 5 корзин принесли. И потом, когда я приехал на 40 дней по уходу Яковой жены, приехал к Учителю с людьми. «Юрик, идём — говорит — картошечки накопаем». Я говорю: «Учитель, там женщины эту картошку хорошо убрали. Там нету ни одной ботвы нигде». «Ну, ты идёшь со мной или нет?» «Конечно, иду, раз ты зовёшь». Он своей босой ногой копает, я выбираю, я выбираю. Так полное ведро накопали. Ничего себе! И картошка вся была хорошая, набрали полное ведро. Я так удивился этому здорово.

Потом сижу, а он пошёл так в конец огорода. А потом смотрю: что–то быстро, быстро, быстро так идёт, идёт, идёт, идёт. Потом стал чуть не бегом. Я вспомнил, как поднимаются большие птицы в полёт — они перед полётом такие шаги делают, такие рывки делают. Думаю — сейчас что–то должно быть. Уже сел и сижу… Бежит! И как–то, как кончилась Земля, начался асфальт, ноги перестали касаться асфальта. О–о–о! Я это, как заметил — ноги не касаются асфальта — я сразу, как в шоке, остался. Потом на женщин — им до лампочки, что Учитель, что… Потом на Учителя посмотрел, а он уже идёт около ворот. Надо было дальше следить этот полёт! А я думаю, какая радость, какая радость! Это ж диво, может ещё, кто смотрит. А они все заняты картошкой.

Т.И. Это не всем давалось.

Ю.В. Это Учитель сделал для меня, оказывается. Все были заняты, до того заняты были, что никто не обратил внимания никакого.

Ю.Г. Где это было?

Ю.В. В Красном Сулине это было. Ещё знаешь, Юра, ходили мы на остановку с Учителем. У него была ранка на ноге. «Юра, ты, — говорит, — по–маленькому сходи на эту ранку — она излечится». Но я знал, перед кем я стою, я говорю: «Учитель, нет, я не смогу. Я не могу и не имею никакого права». «Я тебя прошу, Юрик». Я и говорю, что «не хочу». Он тогда до Марка Ивановича. Марк Иванович сразу, конечно, пошли они в сторонку.

А когда мы искупались... Всегда Учитель первый входил в ставок. Он как бы благославлял эту воду. Благославлял! После него уже мы все входили туда. И когда идём, а он взял и из проволочки аллюминиевой сделаный то ли меч, то ли сабля сделана была. Он взял в левую руку, идёт, идёт, идёт, идёт, сорвал цветочек, раз — сорвал полевой цветочек красивый. Он по Природе родился, сам по себе, его человек не сажал, он сам по себе родился. И он несёт его. Я уже и думаю, это что–то значит. А что значит? Неспроста. Учитель это всё знал. Зачем ему это? Какой–то есть смысл в этом. А женщины, смотрю… А–а–а, женщины есть женщины: бу–бу–бу, бу–бу–бу, и конца края нет. Думаю, вот это да–а! А потом стал соображать: это не меч, это жезл правосудия, а цветочек — это сама жизнь. Значит, для кого–то он придёт с жезлом — он придёт судить всех нас за наши нехорошие дела. А это жизнь.

Мама там шла, Анна Петровна тоже помогала Учителю. Я говорю: «Анна Петровна, видите, что несёт Учитель?» — «Ну и что? Подумаешь, там какую–то проволочку». Я говорю: «Это не проволочка, это меч. Это жезл правосудия». — «О–о! Правильно, Юра». — «А это цветочек несёт — жизнь несёт всем нам». — «О–о! Юра, правильно ты заметил!» И как пошли они друг перед дружкой говорить! А я дальше иду. Учитель пришёл во двор, этот меч бросил в дрова так небрежно — как бы забросил его. А цветочек принёс аж в комнату и около своих тетрадей положил. Это так было трогательно.

Т.И. А вот скажи — подарок.

Ю.В. А–а. Это на 8 марта — 3 ягодки (брошки). Мы как раз с Настенькой разговаривали. Её кто–то обидел здорово там — в доме, и мы сидели так с поникшей головой, а он пришёл ко мне. Вот туда только — раз, и встромил её. А Валентина прибежала — как только Учитель отошёл, прибежала: «Да, зачем тебе? Что, ты девка, что ли?», — и взяла эту брошку. А Учитель опять прошёлся, увидал, что на моей груди нету, — ни слова. Прошёл быстренько: «Я тебе, — говорит, — подарил это. Ни кому–нибудь другому — тебе». Думаю: «Значит, да!» А потом упрёков сколько было от тёти Оли: Зачем тебе?» Я говорю: «Раз Учитель сам приколол, значит, это что–то означает».

Т.И. Каждая вот эта ягодка имеет своё толкование.

Ю.В. Я понял — это как награда, а за что — не знаю. Может быть, за послушание. Потому что Учитель говорил: «Я вас всех люблю». Но меня, Юра, он как–то по–особенному любил. Так нежно прижмёт, по–отцовски: то за грудь, то за плечи — так вот. Я вижу, как он меня любит здорово, как он что скажет, я тут же всё делаю. Ничего не откладываю, не огрызаюсь, ничего.

Т.И. Фотография есть у нас.

Ю.В. Очевидно, просто, за то, что его слушался, беспрекословно слушался.

Ю.Г. А может, за то, что понимал его, Юрий Владимирович? Я хотел сейчас такой вопрос задать о той пачке рукописей, печатных листов, которые он дал. Какие были первые мысли? И вообще, какие были мысли об этих рукописях? Что это такое? Что это за знания, которые дали возможность глубже понять Учителя?

Ю.В. Это были рукописи. Это писал сам Учитель для Минздрава в Ростов. Каждые труды Учителя это и есть знания. Я так понимаю. И наша задача — как можно больше окружаться этим знанием, и потом, чтобы помогать нашему брату, нашей сестре. Это мы так говорим о тех, кто идёт по этой дороге. Ведь у нас одна семья будет. Наш Отец — Учитель, Мать — Природа будет. Для того, чтобы делиться с теми, кто мало знает. Уже потом создалась «Детка». В «Детке» такое есть, что передавай опыт этого дела, не задерживай у себя.

«Детка» есть «Детка». А то, что Учитель сказал: «Юра, если люди будут тебя просить рассказать о моей Идее, рассказывай». Потому что такие люди есть: придут туда и начинают… Люди хотят, не хотят, а они начинают заводиться. И пошло, и поехало. Это как–то некрасиво, очень некрасиво. Быть зазывайлой — это хуже всего. И когда, Юра, прихожу туда, мы не разговариваем ни с кем. Поздороваемся со всеми и начинаю их слушать, И вдруг кто–то неправильно истолковывает Идею Учителя, я поправляю: «Нет, здесь неправильно. Вот так, вот так нужно». — «А ты кто такой? Кто такой?» Я говорю: «Как, кто такой? Я у Учителя был рядом 7 лет. Видел живого Бога. Вы неправильно истолковываете. Вот так нужно». — «Ты что тут сидишь, молчишь?» — «А что, — говорю, — вы спрашивайте, я буду отвечать. А я не хочу быть зазывайлой.

Т.И. Вот фотография. Адъютант Учителя Юра был. Учитель его брал с собой, куда ехал. И Сан Сановичу сказал тоже, что, ты куда едешь, бери Юрика с собой. А он не стал Юрика брать.

Ю.В. Один раз так было дело. Он сказал «Мы с тобой поедем, Юра, в 4 часа. Ты, чтобы был уже готов. А я в 3 часа встал, искупался, обсох, оделся хорошо. В 4 часа его нету. В 5 часов я слышу его машину — он поехал туда. И там он в кювет чуть не влетел, а не знает, что делать. Пошёл до Учителя, а Учитель говорит: «А ты Юрика взял с собой?» — «Нет». Учитель отворачивается от него, уходит, ничего больше, ни слова, не говорит.

Ю.Г. Юра, расскажи, пожалуйста, как Учитель сюда приходил. О чём вы здесь разговаривали? Как происходило, когда он здесь был?

Ю.В. Мне запомнилось то, что Дмитрий Николаевич Учителя просил, чтобы Учитель подтвердил ему, что... А Учитель говорит: А за какие заслуги я должен тебе перед Матерью Природой объявить тебя? За какие заслуги? Ты же не сделал ничего такого». Он всегда просил меня, чтобы я привёл его сюда — к Сан Сановичу. К Дмитрию Николаевичу он редко ходил, даже это единичный случай был. А больше всего — к нам. И вижу, что если он когда к нам приходит, он тут полностью расслабляется. Ему так хорошо. Один раз зашёл туда, а там цветы кругом. Я говорю: «Учитель, это мамино хобби». «Сорви мне тут, говорит, цветочек». А я взял, да постарше взял, сорвал. А он говорит: «Нет, ты покрасивее сорви». Это георгина была. Я сорвал. А он потихоньку крошил, крошил, крошил, крошил. Пришёл сюда потихоньку. Очевидно, это испытывал маму, как она будет реагировать на это, что цветок яркий взял. А она ничего, спокойно отнеслась. Это он проверял маму.

И меня Учитель проверял один раз. Сказал: «Юрик, сходи к Дмитрию Николаевичу. Сходи, скажи ему вот это, вот это…» Я пошёл, сказал. — «Юрик, вернись туда ещё, скажи ему то–то, то–то». Я думаю, ну, почему сразу, одной дорогой? Нет, это здесь что–то не так. Пошёл, ещё сказал. А потом: «Пойди к Петру Никитовичу, скажи…» Думаю: «Одна же улица, почему сразу? Думаю, здесь что–то кроется, что–то кроется. Просто интересовало, что здесь что–то кроется. Но пошёл, дяде Пете, сказал, а сам иду, не злость разбирает, а смех разбирает: это что–то какая–то проверка! Прихожу к Учителю, улыбаюсь, говорю: «Учитель, я всё сказал, как Вы сказали». А он как–то внимательно смотрит на меня: а действительно ли я улыбаюсь от души и сердца. И когда увидел, что всё хорошо: «Ну ладно».

А тут как раз ему воду носили: Валентина Леонтьевна в ванну горячую воду внесла, он писал, а тут мама входит с холодной водой. Бросил тетрадку: «Всё вы горячую воду таскаете, таскаете, таскаете!» А мама тихонько сказала: «Родненький Учитель, я принесла холодненькой водички». Учитель улыбнулся, свою улыбку спрятал сквозь усы, но мама увидела её. Он и маму также проверял.

Т.И. Не раз он нас проверял.

Ю.В. Но, мать хорошо приняла это.

Ю.Г. А Учителю, наверное, было трудно в том доме? Люди разные приезжали.

Ю.В. Да, да, было трудно. Он уходил куда–то. В конце огорода по тротуару тоже расхаживал. Очевидно, когда по тротуару расхаживал, может, он что–то вспоминал, может он с Природой был связан, как бы с ней разговаривал. Даже, знаешь, Юра, после ухода Учителя один парень приезжает, говорит: «У меня так здорово ноги болят. Ты мне покажи, где Учитель ходил, я босиком только пройдусь, и у меня будет всё хорошо с ногами». Я говорю: «Ты знаешь, давай вечером туда пойдём, чтоб мало кто на тебя обращал внимание». Дошли до тротуара, я говорю: «Всё, снимай обувь и по тротуару взад–вперёд. Только босыми ногами». Он снял, походил туда–туда, туда–туда — 4–5 раз походил, говорит: «Юра, как хорошо, как легко стало». Я говорю: «Только никому не говори про это, потому что могут всякие люди истолковывать по–своему». — «Это ты мне сказал хорошо. Я молчать буду про это дело». И ему всё хорошо было. Он по его крепкой вере получил это здоровье, ему стало легче, он на другой день уехал.

Т.И. А я ещё раз скажу, что у меня врачи нашли. Я работала в больнице кастеляншей, нас проверяли тоже каждый месяц. У меня нашли, вроде киста, меня хотели оперировать. Была я замужем. И вот говорит врач: «Согласны на операцию?» «Да я, — говорю, — не знаю как? Пойду, посоветуюсь с мужем». Я уже с Учителем была. А потом решила не советоваться, пойду к врачу — пускай делает. Говорит: «Такая киста уже — как воробышек. Может, без операции обойдёмся? Никак не поднимается рука вас резать». Посмотрел несколько раз на рентгене.

Когда я Учителю сказала, а он говорит: «Тебе точно сказали, что у тебя там есть?» — «Да, Учитель, сказали так». А я уже в больнице, меня приготовили к операции. А тут Мать Природа посылает любые причины, чтобы только отложить операцию: то банда перерезала людей в балке, то ещё что–то — врачи туда все. Потом муж ждал, ждал, приходит, подпил немножко: «Отдайте мне мою жену». Я на 2–м этаже лежала, приготовленная к операции. Врач приходит: «Слышите, вас муж просит?» — «Я знаю, слышу». «Так Вы согласны или нет?» Я не знаю, как мне и поступить, а потом мысль пришла и сама говорю: «Иди. Муж пришёл — иди». Я и ушла с мужем — минула операции. И вот это меня от операции и спасло. И до сих пор не оперированная никем.

Прошлый год вижу сон. Опять меня как–то врач смотрит. Прошло сколько лет, и Юрику рассказываю: «Смотрит меня врач, щупает, кругом щупает, говорит: «А где Ваш аппендицит?» — «Да на своём месте». — «У Вас же должен быть аппендицит, должны оперировать». Он посмотрел — нигде ни шва нету, ничего: «Что за диво какое–то? Или я сам врач неопытный? Не понимаю». Встала и Юре рассказываю.

Ю.В. Медицина слабой становится перед Природой, перед Учителем.

Ю.Г. Фантастика для многих. У меня ещё такой вопрос. Вы уже долгую жизнь прожили. Как вы думаете, как будет развиваться Учение Иванова? Какими путями? Как вы видите, исходя из своего уже опыта, всё состояние, куда и каким образом будет сейчас двигаться?

Ю.В. Как двигаться? Учитель оставил 108 часов. Это по силе, возможности донесём. Потом обливание, «Детка» — 5 правил, которые раньше были. Живём только с Учителем. Сан Санович раньше говорил, что в 1998–м году к 100–летию со дня рождения Учителя должен сам Учитель прийти. Мы не знаем, правда это будет или нет.

Ю.Г. Это он прочитал где–то или это его мысли?

Ю.В. Не знаю, не знаю. Это его мысли. Да.

Ю.Г. А Вы чувствуете, что сейчас легче становится по сравнению с тем, что раньше? Вот именно по Идее Учителя?

Ю.В. Да. По Идее, да, легче становится. Потому что видим реальную помощь Учителя во всём. Он и через людей помогает. Я вот воду таскаю, а люди, которые приезжают к Сан Сановичу, видят, как я мучаюсь, у меня же нога травмирована, так они сами приносят эту воду. Опять же это Учитель их посылает, чтобы они помогали нам. Я же вижу, что это всё Учитель, всё Учитель. Только Учитель.

Ю.Г. То есть, такие силы есть сейчас в Природе?

Ю.В. Да, да, да! Только Учитель помогает. Во всём помогает, в дороге даже сохраняет нас.

Ю.Г. Я спрашиваю потому, что все сейчас говорят, как сейчас плохо стало, и ходят, ноют: и денег нет, и того нет. А может, оно по Природе так должно быть?

Т.И. Так должно быть. Ещё хуже будет.

Ю.В. Знаешь, Юра, мы уже не одно время были... Было такое время, и не одно — без копейки денег были. Но мы не унывали. Мы знали, что Учитель нас не оставит. Обязательно, обязательно как–то находились люди: кто–то кем–то передал, нам приносят. Опять же — это Учитель.

Т.И. Помогает он теперь в Духе.

Ю.В. Да, помогает. Он теперь в Духе, но через людей.

Т.И. Почему он так помогает сейчас в Духе? Так, видно, нужно.

Ю.В. Сохраняет! Один раз спали — на крючок даже не накинулись — и слава Богу всё.

Т.И. Мы можем спать сейчас, не закрывшись на крючок, ни ворота не запертые. Мы твЕрдую имеем веру в него.

Ю.Г. То есть на душе легче становится, всё–таки?

Т.И. Легче.

Ю.Г. Вот этой паники нет?

Т.И. Нет.

Ю.В. Никакой паники.

Т.И. Нет никакой паники насчёт этого, потому что мы знаем, что Он нас не оставляет ни на минуту. Есть даже, Юра, я прочитала, или Он мне через сновидения сказал, что если только кто нарушит наш покой, и кто–нибудь — я или Юра — вскрикнем: «Учитель!», Он тут явится во плоти.

Ю.В. Во плоти явится на несколько минут.

Т.И. Явится во плоти, стоит только крикнуть нашим голосом.

Т.И. Твёрдая вера нас и сохраняет. Он и в Духе нас не оставляет. И я говорю, что он даже или сам говорит, или через сновидения, что стоит нам крикнуть, он тут же является.

Ю.В. Гимн очень имеет огромную силу. Один раз, знаешь, Юра, я шёл утром, а в кустах лежала очень злая собака, здоровая такая. Я думаю: удирать — она за мной погонится, разорвёт на куски. Я стал Гимн петь и так тихонечко, так нежно пел, как колыбельную пел Гимн, что собака не тронула меня. Головой только так повертела, пропустила меня. Что странно, что ни с места не сошла и не поднялась даже. Гимн огромную силу имеет. Это — как молитва, как щит наш. Гимн — это очень сильная вещь.

Даже одна женщина — дочь тёти Даши Евсеенко, что ушла недавно, она не верила никому и Учителю не верила. А тут шла по лугу, там отпустили племенных быков. А у неё красная кофта была — они за ней как погнались! Она как крикнула: «Мамин Бог, сохрани меня!» И моментально один бык — туда, один — туда, туда, туда — и рассеялись. И она пришла, своей матери сказала: «Мама, я твоим Богом только спаслась». «Ну вот, дочка, Бог есть». — «Да, теперь верю».

Ю.Г. Спасибо вам большое. Я думаю, это не последняя наша встреча.

Ю.В. Конечно.

Ю.Г. Я с большим интересом слушал. Я думаю, от этой встречи нам всем легче сейчас стало — вспомнили.

Ю.В. Самое главное — не унывать, быть с Учителем всегда. Если кто–то обижает тебя, спокойно всё это перенести.

Т.И. Эволюционно.

Ю.Г. Сейчас, наверное, уже меньше обижают, всё–таки.

Ю.В. Сейчас меньше. Раньше обижали, сейчас меньше. Это закалка.

Т.И. Тут ещё есть люди, что нас и презирают.

Ю.Г. Таких везде хватает.

Ю.В. Юра, есть ещё такие люди: они выбрали закалку, нелегально выполняют Учителя совет — обливаются, и им это помогает. Они здоровенькие, вот только не хотят закаляться — проходить сквозь эти тернии. Насмешек, что ли? Это же закалка наша. Нужно ж и это проходить, и в терпении проходить. Может быть, они и терпят, говорят: «О! Как хорошо нам помогает обливание!»

Т.И. Есть, уже смотрят, что мы обливаемся.

Ю.В. Потихоньку. Почему? Боятся, чтоб не смеялись с них.

Т.И. Боятся люди ещё смеха. А мы уже ничего не боимся.

Ю.В. А многие уже втихаря обливаются. Многие.

Ю.Г. Мы знаем.

Т.И. Одна бедная женщина… Учитель принял её — с ногами что–то — Таня…

Ю.В. Говорит: «Юра, говорят, Бог есть! Бог есть! Как ты думаешь, есть он?» Я говорю: «Тётя Таня, вас принимал сам Бог! Вы такой дар забросили, забросили исполнение. 7 лет я был рядом с живым Богом, помогал». — «Ты на Иванова говоришь Бог?» — «Да, Бог Земли! А ну–ка, 50 лет проходить в одних шортах летом и зимой! Вы пройдёте такой путь по тюрьмам? А по психушкам вы пройдёте такой путь?» — «Нет, куда мне пройти». — «А он прошёл!»

Т.И. Одну женщину принял Учитель, а она постеснялась людей и бросила обливаться. Сейчас не ходит ногами. Ходит, но плохо, с палкою. А молодая, моложе меня. Боятся, стыдятся обливаться и стыдятся, если смеётся кто с тебя. Мы не стыдились ничего. Мы верили Учителю и шли так, как надо.

Ю.Г. А Вы тоже считаете, что у Учителя была такая тайна, о которой говорят, что он не успел сказать? То, что Игорь Яковлевич Хвощевский говорил?

Ю.В. Возможно, какая–то тайна и была. Учитель же не со всеми откровенничал. Когда мы играли в карты, я старался Учителя не оставлять в картах — знаю, что я играю с Богом, с самим Богом. И оставлять Бога в картах — для меня это было большим позором. Думаю, лучше я сам буду оставаться.

И знаешь, Юра, когда обидели Учителя, он хотел уйти в Албанию. Через Югославию пройти, и подошёл уже к границе Польши. Какой–то старичок встретился, — это из трудов Учителя, — говорит: «Где родился, туда и иди, и умирай». Оглянулся, посмотрел на этого старичка, а его уже и следа не осталось. Тогда, — Учитель пишет, — решил проверить, правильно ли я иду по этой Идее. Если правильно, то пускай этот кукурузник сядет у моих ног. Так оно и получилось.

А я как–то раз ехал к дядьке, который отлично играет в карты. Его провести очень трудно — он знает всё. Я говорю: «Учитель, родненький, ты на самолёте себя испытал. Разреши мне испытать, угоден ли я тебе хоть на маковое зёрнышко. Если я подряд 3 раза дядю оставлю в картах, то я пойму, что я тебе угоден. Хоть на маковое зёрнышко, но угоден. Приезжаю к своему дяде, он обрадовался, говорит: «Юрик, садись, покушай». Я говорю: «Нет, давайте сыграем в карты». — «О, ну давай». Юра, ты знаешь, 3 раза подряд остался в картах. И карты нехорошие шли, и он 3 раза остался подряд. Он страшно удивился. И когда я уже отдыхал от карт, он мне говорит: «Ты знаешь, приехал, такого напустил на меня туману, что и не знаю, где, какая карта. Я как в каком–то водовороте — не знаю, что вообще происходит».

Т.И. Вот фотография — Учитель и Юра.

Ю.В. Нас тогда много было народу.

Т.И. По истории проходит Юрик, я прохожу по истории у Учителя.

Ю.В. Сан Санович проходит тоже.

Т.И. Это в книге «История Паршека». Во втором томе, есть последователи.

Ю.В. Письмо Учителя ко мне есть там.

Т.И. Я как труженица прохожу у Учителя по истории. Мы с Учителем. Мне уже 81 год, а я боюсь один день пропустить облиться. Говорю: «Учитель, ты уже на Землю пришёл и принёс нам жизнь. Так зачем же смерть я буду принимать, когда ты принёс уже жизнь? Смотрю на фотографию, а он, вроде, улыбается. Я говорю: «Учитель, ты сказал, смерть как таковую изгонишь, а жизнь во славу введёшь!» И вот так перед портретом с ним начинаю разговаривать.

Ю.Г. Что ж, закончим на сегодня? Спасибо.

Ю.В. Ещё будете приезжать?

Ю.Г. Будем приезжать.

Встреча коллектива Добровольного общества «Истоки»
с И.Я. Хвощевским, Т.И. Касымовой, Ю. Опрышко, П. Казновским
с. Ореховка 25.04.1997г.

I часть записи

Ю.Г. Иванов: Игорь Яковлевич, Вы, когда приехали?

И.Я. Хвощевский: Я здесь (на хуторе) с 11–го числа.

Ю.Г. Иванов: Жена ваша приехала?

И.Я. Хвощевский: Нет.

Ю.Г. Иванов: Как у Вас сейчас самочувствие?

И.Я. Хвощевский: Да, так себе...

А.А. Иванова: Игорь Яковлевич, может быть, что–то вспомните для нас всех? Сегодня такой день! Про Учителя хотелось бы услышать живое слово.

И.Я. Хвощевский: Когда я первый раз приехал на Бугор...

Ю.Г. Иванов: Это, в каком году было? Помните?

И.Я. Хвощевский: В 1976 г. Мы стояли на Бугре, потом стали спускаться, купаться в речке. Когда я искупался, пошёл вверх, первое, что Учитель спросил у меня, это: «Как ты купался?» Я сказал: «Я три раза окунулся: во имя Отца и Сына, и Духа Святого! — «Молодец! Так и надо!» Во–второе, было конкретное предложение. В основном, конечно, его Идея вызрела уже в теле, потому, как мы с ним встречались… Я у него жил иногда месяц. Ещё кроватка была сзади за его кроватью.

Всего много насобирали, что я даже сейчас и не соберусь это говорить.

…серебристой вся, белой была, чистой. Как в Райском саду было. Я помню, когда я приехал, перелез через загородку, открыл дверь, пошёл во двор, шёл снег. Очень, что меня удивило, он был очень…

Ю.Г. Иванов: Жёсткий?

И.Я. Хвощевский: Нет.

Ю.Г. Иванов: Крепкий?

И.Я. Хвощевский: В смысле горячий. Снег пошёл, я почувствовал: ты — Дух Святой! Когда он был в Сухуми или в Сочи, так вот, такое же состояние, наверное, было. Вошёл, открыл дверь и увидел его, как всегда, радостным каждому человеку. Всегда посещало его, посещало везде. Он как бы уже знал свои действия. Ожидал его, по крайней мере. Ну, а так, если задавал вопрос: «Ну, как ты? Как, ты жил?», я понимал, что он не с тобой говорит, что сейчас будет ... маленькие такие сценки…

Ю.Г. Иванов: Игорь Яковлевич, Вы к нам надолго приехали? У нас тут совместный плов, может быть, останетесь? Я тут хотел показать вам наше богатство, наследие, над которым мы работаем.

II часть записи

А.А. Иванова: к Ю. Опрышко: Юра, можно мы будем на — «Ты?». Мы очень благодарны за твой рассказ об Учителе! Очень благодарны! Мы тебя с новой стороны узнали.

Ю. В. Опрышко: Я же не говорил громких фраз.

Ю.Г. Иванов: Как раз, поэтому, и благодарны.

А.А. Иванова: Благодарны, что ты за столько лет такую тайну берёг!

Ю.В. Опрышко: Я вот, Тоня, что ж, написал статью.

П. Казновский: Я его раскрутил, говорю: «Давай для нашего журнала».

Ю.В. Опрышко: Я поубирал очень громкие фразы — иногда ими швыряются — а потом думаю: «Стоп, подожди!» Поубирал везде, кругом, чтобы виделась сама суть. Сама Истина, чтоб была в моих словах. И когда человек поймёт, что в них сама суть, то ему будет проще принимать. Чтоб ни одной отсебятины не было. За отсебятину я буду отвечать перед тем, кто будет сидеть на троне, который придёт судить всех — всех нас людей. Он придёт, он своё место займёт. Ни у кого не спросит: «Можно или нет?» Для тех, кто его ждёт — это будет радость. Для тех, кто его не ждёт, — это будет горе, печаль.

А.А. Иванова: Юра, здесь в Ореховке человек один жил. Это Рябцев Иосиф Петрович. Учитель в 1934 году с ним в тюрьме сидел. Потом они встретились в 1962 году, и Учитель Иосифу устно как бы завещание оставил о том, что в Ореховке жить будут люди, и тем, которые лучше всех будут продолжать Его Дело, он просит передать то, что он — Иванов — оставил для них в Ореховке.

В 1995 году наше общество получило участок для строительства дома. Сначала участок утвердили в выбранном нами месте, но люди забеспокоились, что, если дом станет, они на тракторах не смогут к колодцу подъезжать — шумно там будет для нас же. А Юрий Геннадьевич тут же: «Учитель сказал, что война начинается из–за места, а Мир водится любовью. Нужно в сельсовете просить участок, о котором люди возражать не будут». Во второй раз выделили там, где по плану перспективного развития села на 25 лет была запланирована улица. Когда по приглашению Рябцева мы с ним встретились, он говорит: «Вы дом строите? А знаете, что говорил Учитель, где строить дом?» Оказалось, Учитель Иосифу Петровичу говорил, что именно на том месте, где нам во второй раз выделили участок, будет Его Дом!

Так Природа нам дала место для Дома Учителя. Мы уже столько лет здесь — в Ореховке — и Природа помогает в развитии Его Дела.

Юра, пожалуйста, может быть, из твоих уст мы услышим то, что Учитель сказал об Ореховке?

Ю.В. Опрышко: Я сказать ничего не могу. Здесь родился сам Учитель. Жил до своего определённого времени. Если бы где–нибудь читал — в трудах его нашёл — я бы вам сказал. То, что знаю, я говорю.

А.А. Иванова: Спасибо, Юра. Игорь Яковлевич, а Вы что–нибудь помните, сказанное Учителем об Ореховке на дальнейшее? Просим.

И.Я. Хвощевский: Мы с ним об этом вопросе глубоко не говорили. Говорили о том, что здесь было столько церквей, как люди жили своим домашним хозяйством, ходили на базар, ходили в церковь, он ходил... Боевой человек. В общем, такие вот совершенно малые... Так что, надо будет искать ещё кого–то. Наверно, придётся.

И.Я. Хвощевский: Вещи передал он?

Ю.Г. Иванов: Вещи? Мне Валентина Леонтьевна трое трусов Учителя дала. Трусы она дала Оньше, дала Орлину и мне дала. Мы их храним, они у нас хранятся. Я их не надеваю.

П. Казновский: А вот этот человек?

Ю.Г. Иванов: Он передал метеорит, который упал у ног Учителя в 1936 г. В 60–х годах он здесь — в Ореховке — оставил, ну, как бы сказать, тайничок. В нём было несколько вещей, которые были очень дороги Учителю: его кольцо, колечко его жены, серёжки; были там монетка, несколько камешков и вот этот метеорит. Учитель попросил Иосифа Петровича, чтобы тот в своё время передал эти вещи в Ореховке.

При нашем разговоре Петрович сказал: «Я тогда и не думал, что я буду в Ореховке жить». Тогда он жил где–то около Сулина. А Учитель сказал: «Ты будешь жить в Ореховке». И так уж получилось, что он тут и жил, и из жизни здесь ушёл.

Мы встречаемся с его женой Клавдией Григорьевной. Очень хорошая женщина. Вообще, Иосиф Петрович очень хороший человек. Кстати, такого плана, как Вы (обращение к Игорю Яковлевичу): очень Вы с ним похожи душевным состоянием, верой. Какая–то такая тихая, тихая такая, светлая жизнь. Ну, и он, действительно, знает мнение Ореховки. Он знал. Тем более, просидел с Учителем столько в одной камере и знал, как всё это было.

Мы сняли фильм о нём, у нас есть хорошие кадры. Рассказывал, как он в плену был, как он с Учителем встречался, и Учитель показывал ему, где, что и как здесь будет. То есть, такие примечательные факты.

Всё, что пришло от Учителя, я бережно храню. У меня всего одна тетрадочка. Эту тетрадочку, в своё время, дала Настя. О тетрадях ещё с Валентиной Леонтьевной шёл разговор. Когда я сказал, что встречаюсь с очень многими людьми, и спросил, нужно ли мне показывать, рассказывать об этом, Настя вообще тетрадь отдала, а Валентина сказала, что, если это нужно людям, делай, пожалуйста, всё, как ты считаешь нужным!

III часть записи

Ю.Г. Иванов: Пойдёмте, я покажу вам нашу обитель. Юра, тётя Таня, пойдёмте.

Тут все наши книги, компьютерный центр. Мы собрали копии около 170–ти тетрадей–рукописей. Вы видите красные книги — это Учителевы тетради. Это мы с Сашей Сопроненковым в своё время. С 1982г. до 1988г. я переснимал на фотоплёнку более сотни тетрадей Учителя, и всего с рукописей отснял десятки тысяч снимков. Тогда не было теперешних возможностей, печатал фото и напечатал около 50–ти фототетрадей. Сейчас, как я знаю, на хуторе многих тетрадей Учителя уже нет, а копии рукописей у нас сохранились.

Здесь подборка всего, что издано по системе Учителя. Тут масса книг, которые нам высылают. Здесь ваши книги, «История Паршека», то, что А.А. Брыженёв делает. Вот эти книги — это рукописи Учителя, изданные нами. Это уже 20 с лишним книг, каждую из которых мы выпускаем по 3–5тыс. экземпляров. Общий тираж книг, выпущенных нами, уже больше 100тыс. Все они расходятся по Союзу. Сейчас вышла очередная рукопись, которая называется «Раз один два три».

А это новый, только что собранный, журнал.

Это ложка Учителя. Настя мне ложку передала, и сказала: «Храни её, береги…»

Паша, записи голоса Учителя, которые мне дал Толик Труш, я реставрировал.

П. Казновский: Получилось что–нибудь?

Ю.Г. Иванов: Получилось. Это вам. Это вам. Это Трушу! Я покажу, как это теперь выглядит, и вам всё это подготовлю. Сейчас тут у нас 20 человек, и мы всю ночь до утра не спали — такая была встреча, беседы интересные.

Т.И. Касимова к Ю.Г. Иванову: Юра, ты знаешь Лавренюк? Она тоже какой–то учёный.

Ю.Г. Иванов: Да, знаю. Я с ней редко встречаюсь. Читал. Да, здесь она на Бугре была.

Т.И. Касимова: Она там тоже что–то пишет про Учителя. Я не читала.

Слушают аудио запись.

Ю.Г. Иванов: Вот, такое качество!

П. Казновский: Отлично! Замечательно!

Ю.Г. Иванов: Вот это Трушу. Он дал кассету. Я записал и на неё, и ещё на свою кассету: «Учитель Иванов 1975г.». Отличное качество.

П. Казновский: Это уже очищенная?

Ю.Г. Иванов: Да. Это уже отреставрированная.

Ю.Г. Иванов: Это дискеты, которые Труш передавал.

П. Казновский: Удалось с них списать?

Ю.Г. Иванов: Да, я всё запустил. А это фильмы. Это комплект наших рукописей для него. У меня есть первая часть, и я это ему передаю. Второй части пока у нас нет. Одна ваша москвичка — Украинец Ольга — передала занятия по валеологии. Это надо Трушу передать, а он ей передаст. Письмо Трушу я не стал писать.

Итак, рукописи я передал, сейчас в пакет какой–нибудь определю.

Т.И. Касимова: А Сан Саныч заходыв до тебе?

Ю.Г. Иванов: Да. Уже раз пять тут был.

Т.И. Касимова: Був сёдни?

Ю.Г. Иванов: Сегодня? Нет.

Ю.Г. Иванов: С Сан Санычем у нас свой разговор.

Вот такой красочный плакат с портретом Учителя и его крылатыми фразами разлетелся по всему Союзу. Если хотите, мы и вам подарим по такому плакату. К столетию Иванова мы новый плакат делаем.

Встреча коллектива Добровольного общества «Истоки»
с Татьяной Ивановной Касимовой
с. Ореховка, 13.09.1998г.

Татьяна Ивановна Касимова приехала к Учителю из Киргизии со своим взрослым сыном Юрием Опрышко. Когда Учитель ушёл, атмосфера на хуторе во многом определялась Сухаревской В.Л. С годами всё чётче видится, что такие светлые, тихие, совестливые и преданные люди Учителя, как Афонина А.П., КасимоваТ.И., Опрышко Ю., оставаясь в тени, своей душой, в большой мере являлись хранителями внутреннего состояния Учителя — Природы.

Ю.Г. Иванов: Сегодня у нас дорогая гостья — Татьяна Ивановна Касимова. Татьяна Ивановна — одна из тех немногих оставшихся в живых людей, которым Учитель помог и они стали рядом с ним и душой, и физически. Можно сказать, что это человек–легенда, который с 60–х годов был с Учителем. Учитель любил Татьяну Ивановну и её сына Юру, и Природа отметила её большие заслуги: в таком возрасте у неё такой отзывчивый характер, такое здоровье и такое бодрое настроение, что, невзирая на проблемы, трудности, сложности, она верит в нашего Учителя, верит в наше Дело! Думаю, что сегодня она душой и сердцем побывала с нами, осветила наш Дом, наш Праздник. Да, тётя Таня?

Т.И. Касимова: Да! Да! Да! Я слышу.

Ю.Г. Иванов: Надеюсь, что, побывав с нами, и Вы почувствовали нашу теплоту?

Т.И. Касимова: Да! Да! Как, дома!

Ю.Г. Иванов: Как, дома, да? Хорошо!

Т.И. Касимова: Как, с Учителем!

Ю.Г. Иванов: У нас в гостях и дочка Татьяны Ивановны Надя. Она приехала за своей мамой, и сегодня они уезжают в Киргизию, в Ферганскую долину. Пожелаем им доброго пути. Это края моего спортивного детства, там есть наши люди. Адрес Ваш мы записали, и если появится возможность, мы туда приедем. Очень хотелось бы там побывать.

Т.И. Касимова: Я буду рада! Очень буду рада!

Иванов Ю.Г: Татьяна Ивановна, со своей стороны выскажите нам всем свои добрые пожелания.

Т.И. Касимова: Всем — всему коллективу, что под твоим руководством, и кто тебе верит, желаю: «Не оглядывайтесь назад — там пропасть. Вы решили идти след в след по его следу и его знанию — идите, не оглядывайтесь. Вы знаете к кому вы приехали и зачем вы приехали, что вы получили от него, и что ещё получите, если будите просить. Потому, что наш Иванов Порфирий Корнеевич сказал нам так: «Веришь — иди! Не веришь — лучше не позорься!» Вот так вот: назад оглядываться не надо.

Я вам всем говорю «дети», потому, как я старше всех вас, я привыкла всех вас называть детьми. Дети, открылось вам, что он — Юрий — ваш руководитель, и Он есть Учитель нашего народа, — счастливого вам пути и к своей цели дойти дорогой, которую вы признали! Назад не оглядывайтесь! Признали вы его Учителем нашим, народа, Учителем народа, идите за ним, по его следам! Оглядываться уже нельзя, потому, что нет времени оглядываться. Не оглядывайтесь, потому, что там бездна такая — застрянешь и уже не выберешься.

2000 год уже на носу. Что будет в 2000 год, вы увидите. И увидите Его в это время. Он ещё молодой, и Он получит своё у Духа Святого — то, что принадлежит Ему. Я вас прошу: признали вы его Учителем — следуйте. Не признаёте, ещё колеблетесь, Он или не Он? Вы по трудам, что только Он сделал для нас всех, и сделаете вывод. Это всё!

А оглядываться назад вам не советую. Вы признали Его по делам! Идите по его пути! Идите, куда Он будет вести! Желаю всем и Ему, в том числе, желаю успеха, и успеха в труде. Это будет ваш козырь, и знания, дети, Вы понесёте нашему поколению, что ещё не родилось.

Ещё есть люди, которые ещё не родились. А родится скоро! Скоро родится ещё один человек — ему же в помощь. Это я знаю из разума Духа Святого, который шевелит мне мои мозги, а я объясняю всем людям своим языком.

Так я и прошу вас, если кто ещё не признал, вы признаете. Вы Его по делам узнаете! Я Его не знала, пока мы нечаянно не заехали когда–то с Сан Санычем. А раньше я видела Его только два раза. Но столько я тут, я уже вижу Его дела и вижу Его помощь. Так что, дети, я вас прошу: не оглядывайтесь назад. Оглядываться уже некуда — 2000 год. Сказал сам Иванов Порфирий Корнеевич, что на Землю Он принёс жизнь, но не смерть. Смерть Он уже упразднил.

Практика была на мне, на самой. Мне в мой дом принесли химию — кислоту какую–то — и полили эту химию возле печки, где мне вставать и подсыпать печку. Уничтожить меня хотели — вот такое было мне испытание. А я сказала: «Учитель дорогой! Вот смотри, что мне принесли». А он — Порфирий Корнеевич — сказал мне так про это: «Не переживай! Смерть как таковую я убрал. Жизнь принёс на Землю!» Это сказал Иванов Порфирий Корнеевич.

Обращаясь к Иванову Ю.Г.: А этот Человек уже тоже мне подарок хороший принёс. Дай Бог тебе Здоровья! Дай Бог Тебе разум тот, что будет иметь Природа: Тебе будет диктовать, а Ты будешь идти. Ты уже начал подготавливаться. Я ж уже вижу по Тебе. Так что, счастливого Тебе пути! Дай, Бог, Тебе удачи! Тебя уговаривать не надо. Я уже вижу твои плоды.

Раз уж вы уже идёте по Идее Учителя, держитесь, не колеблясь. «Он это или не Он?» — этого не надо. Отрубите один раз, и будет хорошо. А назад, дети, — уже поздно. Назад — уже поздно!

Счастливого пути! Дала силы тебе дорогая Мать Природа! Она большое преимущество имеет: она даёт всем нам, кто идёт по Учителевой дороге. Она помогает всем. Только надо просить. Слава! Слава! Слава тебе, дорогой наш Учитель! Дух Святой! Причины не скажу. Это очень глубокий Духовный смысл. Но идите по дороге Его. Спасибо!

Ю.Г. Иванов: Давайте Гимн «Слава Жизни» Учителя споём.

Звучит Гимн.

Ю.Г. Иванов: Человеку — Слава! Слава! Слава!

Т.И. Касимова : Слава безсмертная во веки веков!

Ю.Г. Иванов: Все молодцы! Все! Спасибо всем за сегодняшний день! Сейчас мы проводим наших хороших друзей, а дальше продолжим празднование.

Т.И. Касимова: Испытания будешь держать далеко, много! Мужайся! От своей мысли — никуда. Тебя ведёт Мать Природа. Она родила Тебя.

Иванов Ю. Г.: Машина уже готова. Сейчас мы пойдём, проводим!

Т.И. Касимова: До свидания!

Ю.Г. Иванов: Вы украсили Праздник!

Т.И. Касимова: Всем, всем, всем говорю: «Не сворачивайте с этой дороги. Эта дорога ведёт к жизни, но не к смерти. Будете оглядываться — там бездна, с которой можете и не выбраться. И не сомневайтесь, не говорите: «Может?» или «Не может!», а думайте: «Может!»

---

1 Кадры беседы Ю.Г. Ивановас Анастасией Афониной вошли в документальный фильм «Слово о Человеке. «Укркинохроника», 1989 г. Автор сценария – Юрий Иванов, режиссёр – Пётр Волошин. Вышел в кинопрокат СССР.

2 В 1990 году на родине П.К. Иванова в с. Ореховка, Луганской обл. Ю.Г. Ивановым из числа его единомышленников было создано добровольное общество «Истоки». В 2004 году общество было реорганизовано в общественную организацию «Райское место».